Онлайн книга «Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель»
|
Дженнифер, присев на пятки, уставилась на сестру Луизу: – Значит, она все же приходила в себя? – Конечно. Ты же знаешь, как это бывает: периоды бреда у таких больных сменяются периодами прояснения. Понятное дело, лихорадка сильно ослабляет человека, но сознание вполне ясное. По-моему, у нее были такие периоды. – Но, – сказала Дженнифер, – донья Франциска дала мне понять, что Джиллиан, моя кузина, все время была в беспамятстве. И просто не могла вспомнить обо мне. Сестра Луиза как-то не по-монашески передернула плечами: – Ну уж не знаю, что тебе и сказать, девочка. Сама-то я не видела твою кузину, но от Селесты точно знаю… – От Селесты? Кто она? – Это одна из сироток, самая старшая и милая девочка. Она вместе с доньей Франциской ухаживала за твоей кузиной. – Донья Франциска сама за ней ухаживала? – Ну да. Она очень опытна в таких делах. Именно она привела твою кузину сюда и настояла, чтобы она сама и Селеста ухаживали за ней. Понимаешь, ведь у нас маленькая община, и хотя донья Франциска очень норовистая дама и высоко задирает свой испанский нос, – она вдруг улыбнулась, – но в болезнях разбирается. Уж я-то по себе знаю: зимой меня обычно донимает ревматизм, и она всегда помогает мне. – Значит, Селеста рассказывала вам, что у кузины были моменты просветления? – Уж и не помню, что она говорила, но я поняла именно так. На самом деле из-за этого-то я и копаюсь здесь. Ты же знаешь эти цветочки, девочка? – Нет. О чем вы? – Гентиана. Веселенький цветок. Его еще называют горечавкой. Весной вся могилка будет ярко-голубой. Ярче, чем те вьюнки. Дженнифер глядела на нее, недоумевая: – Да ведь… – Сейчас горечавки цветут уже только в горах, понимаешь? Посмотри, вот букетик в вазочке. Но те, что я сажаю, зацветут весной. Я специально накопала их, чтобы к весне над ней зацвели горечавки. Ты ведь знаешь, как она любила синий цвет. Селеста говорила мне. Потому-то я и подумала, что твоя кузина иногда приходила в себя, раз уж она рассказала Селесте о своих любимых цветах. Вряд ли она говорила об этом в бреду. – Вряд ли. Но… – Селеста обычно собирала их для нее. И когда твоя кузина умерла, я решила, что обязательно посажу их на ее могиле. – Она кивнула в сторону других покрытых цветами холмиков. – Это единственное, что я могу для них сделать. Сестра Тереза, как видишь, любила анютины глазки, а старушка сестра Марианна все твердила, что самые веселые – горные маргаритки. А горечавки расцветут у твоей кузины. – Спасибо. Вы очень добры. Но голос Дженнифер почему-то дрожал, словно она задыхалась, и старая монахиня с удивлением взглянула на нее. – В чем дело, детка? Дженнифер не отвечала. Она сидела, глядя на свои зажатые в коленях руки, и отчаянно пыталась собраться с мыслями и разобраться в этих новых, поразивших ее сведениях. – Ну-ка перестань. Что с тобой? Дженнифер подняла голову, откинула со лба прядь волос, точно хотела отбросить тень сомнений. Она спокойно встретила встревоженный взгляд добрых глаз. – Сестра Луиза, моя кузина была дальтоником. Старушка озадаченно посмотрела на нее и машинально подобрала лопатку. Потом взяла очередное растение и принялась сажать его. – Да?.. – Вы понимаете, что это означает? – Ну конечно. В молодости у меня был приятель, так его брат страдал этим. Никто ничего и не узнал бы, не пойди он работать на железную дорогу. Вскоре это выяснилось, и его уволили. Оно и понятно, ведь там светофоры – красный, зеленый. Он не различал их. – Она приминала землю у корней цветов. – Не судьба, видно. Но все судьбы в руках Божьих. Парень пошел работать сторожем. А сейчас у него уже ресторанчик в Ментоне и шестеро детей, а жена умерла. Если бы ты знала его жену, – добавила она, похлопывая лопаткой по земле, – то сочла бы ее смерть за милость Божью. Упокой, Господи, ее душу. – Надо же, как бывает, – сказала Дженнифер, не зная, что и ответить на сей словесный пассаж. Сестра Луиза заметила ее замешательство. – Так, говоришь, и твоя кузина?.. Я всегда считала, что это бывает только у мужчин, а женщины… По-моему, так доктор говорил. – Да, – сказала Дженнифер. – Совершенно верно, обычно дальтонизм бывает у мужчин, и самая распространенная разновидность как раз та, что была у брата вашего знакомого, который не различал красное и зеленое. Но у Джиллиан, моей кузины, был очень редкий случай – тританопия. Сестра Луиза снова бросила совочек и с нарастающей тревогой взглянула на девушку: – Что? Дженнифер подумала, что во французском эквиваленте это слово должно звучать как «la tritanopie». Она повторила еще раз: – Тританопия. Это сине-желтый дальтонизм. Сестра Луиза перевела взгляд на вазочку с синими цветами. Потом вопросительно посмотрела на Дженнифер. – Так ты говоришь, что твоя кузина… что мадам Ламартин… – Она совсем не различала желтого и синего, оба этих цвета для нее всегда были лишь различными оттенками серого. То есть… То есть, – заключила Дженнифер, – если бы она и увидела цветы, то не узнала бы их. Старушка смотрела на только что посаженные на могилу цветы. – Должно быть, я ошиблась, – робко сказала она, – но, собирая их для нее, я была совершенно уверена… Дженнифер взволнованно склонилась к ней и коснулась ее руки. – Нет, сестра. Вы не могли ошибиться, ведь все очень просто. И вы, и Селеста. Ведь Селеста часто собирала их для нее, не так ли? – Так, но… Дженнифер показала на вазочку в траве: – Кто набрал этот букетик? – Селеста. – Вот именно. И она не раз говорила вам, что мадам Ламартин нравятся горечавки, что это ее любимые цветы? – Да, да, говорила. Но постой, – все еще недоумевая, сказала старушка, – я что-то не пойму. Зачем твоей кузине надо было притворяться?.. – Она оборвала фразу и пожала плечами. – Хотя сейчас это уже не важно. Ведь цветы я посадила, в общем-то, для живых. Просто памятный знак. Маргаритки, анютины глазки, горечавки… Мертвым все едино. Она вновь взялась за лопатку и вернулась к работе. Потом быстро взглянула на напряженное лицо Дженнифер и мягко добавила: – Ну, не расстраивайся. Что же делать… Просто ошибка… – Но это не ошибка! – закричала Дженнифер. – Это какая-то путаница, загадка, и она очень тревожит меня! Вы же сами сказали: к чему ей было притворяться? Это глупо, тем более что она не могла… – Она не договорила и закусила нижнюю губу. Пальцы ее нервно обрывали мелкие травинки. – Как ни крути, все это совсем непонятно, – заключила она, и вдруг ей почему-то вспомнился взгляд доньи Франциски из-под полуопущенных век. И точно холодом повеяло. – Странно, – добавила она, будто разговаривая сама с собой, – еще одна непонятная вещь. |