Книга Белые лилии , страница 10 – Олли Ver

– Вы предлагаете мне это сделать?

– Ну а кому же еще? – он еле сдерживает гнев. – Ведь все это… – он обводит взглядом громаду холла, – …ваше! Насколько мне известно, по документам вы числитесь владельцем…

– К-как тебя зо-овут? – голос Психа звучит глухо, низко, но в нем отчетливо звенит сталь и раздражение.

Он смотрит на девушку, а мы переводим взгляды на огромного, сутулого человека. Молодая девушка очень быстро пробегает взглядом по стареющему лицу, а затем говорит:

– Вика.

Её голос, тихий и кроткий, не дрогнул и не выдал волнения. Кротость кротостью, но кроха большого дядьку не испугалась. Псих согласно кивает:

– Николай.

Затем он поднял голову и посмотрел на мэра.

– Олег, – представился мужчина без лишних рассуждений.

Я посмотрела на Розовощекого – тот негодовал, но молча, а потому ярость, бурлившая в нем, но не имевшая выхода, щедро окрашивала лицо нездоровым красным. Но все же вопрос бухгалтер-юрист «снял с языка» у всех присутствующих.

– Я не владелец, – сказала я, глядя на круглого, почти бордового человека, – и вы должны понимать, что бумаги, которые вы выдели, не ценнее туалетной.

Розовощекий шумно фыркнул. Я собрала мысль в единое целое и продолжила:

– Все мы здесь не по доброй воле.

– Да нет, не все… – перебивает меня Олег и перехватывает внимание.

Я смотрю на него, выдыхаю и мысленно матерюсь – вляпаться в такое дерьмо! Как мне доказывать людям, что я не…

– Я здесь по собственной воле, – говорит бывший мэр.

Мы молча смотрим, как Олег присаживается на край дивана, привычным жестом поправляя брюки. Вика двигается, чтобы дать ему больше места, а я снова ловлю себя на мысли, что она в контексте этого места не дает мне покоя. Если и есть какое-то объяснение моему интересу, то все оно умещается лишь в одно четкое несоответствие – формы и содержания. Она должна бояться. Просто обязана, ведь даже если взрослый мужик с хорошим образованием и не малым багажом жизненного опыта за плечами не в состоянии держать себя в руках, то она должна визжать, пищать и поминутно падать в обморок от каждого шороха. Молодая, маленькая, тихая девушка природной отвагой и наглостью не обладала – это было видно. Сдержанная, но открытая, воспитанная, нежная молодая особа. Здесь была молчаливость, но не страх, здесь крохотная, ювелирная красота бережно и нежно лелеялась – ухоженные ручки, блестящие длинные волосы, хорошие джинсы, тончайшая качественная шерсть туники с длинным рукавом и дорогая обувь…

– Я заключил сделку, – говорит Олег.

Он перебивает мою мысль, и она ускользает, так и не явив мне себя целиком. Я перевожу взгляд на мэра – тот устало разглядывает свои руки, словно то, что он собирается поведать нам, набило оскомину и не вызывает желания повторять это снова. Но приходится, и он набирает полные легкие:

– Особо выбора мне не предоставили… – тяжелый выдох, рука поднимается к лицу и с силой трет переносицу. – Мою ситуацию вы все прекрасно знаете…

– Н-нет.

Олег убирает руку от лица и вопросительно смотрит на Психа:

– Вы что газет не читаете, телевизор не смотрите?

Псих пожимает сутулыми плечами:

– В психлечебнице не читают газет. И телевизор там по расписанию.

Снова тишина, но уже совсем другого оттенка – слышен скрип мозгов присутствующих. Быстрые, колкие взгляды, растерянные и неуверенные, но уже заражающиеся ужасом. Я тороплюсь успокоить их:

– Пожалуйста, не пугайтесь. Этот человек не опасен.

Взгляды на меня, а я пытаюсь быть убедительной – ненавижу публичные выступления, но пытаюсь донести мысль как можно правдоподобнее:

– Он вменяемее многих, уж поверьте мне. Он… он спас мою жизнь, – все трое внимательно слушают, а Розовощекий еще и становится заметно светлее. Я пытаюсь заставить незнакомых людей верить мне на слово. – Даже хотел вытащить меня отсюда, но это было не так-то просто сделать… – пожимаю плечами, глаза в пол: в двух словах такое не рассказать.

Мне на выручку приходит Олег:

– Ладно. Но остальные-то знакомы с ситуацией?

Поднимаю глаза и вижу, как Розовощекий снова багровеет, Вика не прячет глаз, но молчит, а я, глядя на присутствующих, начинаю понимать, что я и Псих не одиноки в своем неведении.

– Я не знаю, – отвечаю Олегу. – Последний год я прожила в глухой деревне. Там газет не бывает и в помине, а телевизор – бестолковая роскошь. Так что… я не в курсе.

– Меня не интересуют газеты, – спокойно говорит Вика.

Что вполне нормально, когда ты – молодая, симпатичная девушка. Но вот Розовощекий…

– Ладно… – удивленно мычит бывший мэр, а затем снова тяжелый вдох. – На меня завели уголовное дело по статье 290, часть 6.

– Что это значит? – впервые проявляет инициативу Вика. Её лицо озаряет детское, совершенно наивное и немного не уместное любопытство.

– Получение взятки в особо крупном размере, – внезапно подает голос Розовощекий.

Мы все бросаем взгляды на бордового мужчину, который злобно сверкает маленькими глазками, ждем, что он продолжит. Но он поджимает пухлые губы и замолкает. Олег кивает и вновь берет слово:

– Меня должны были заключить под стражу до суда. За несколько часов до ареста являются они, и благородно предлагают выбор – тюрьма или…

– Кто «они»? – спрашиваю я.

Тут бывший мэр горько улыбается, а затем смотрит мне в глаза так, что я невольно вздрагиваю:

– Ваши друзья.

Друзья… Меня охватывает дикая злость – закусываю губу и, молча опускаю нос в пол. Друзья… А чего ты ждала, Марина Владимировна? Выдыхаю, правая рука к переносице – я прячусь в «домике», словно ребенок. Словно это все еще работает. Ну что ж, время собирать урожай своих идиотских поступков, родная, и нечего жаловаться, что тебя не предупреждали. Я киваю, поднимаю голову и смотрю на бывшего мэра:

– Тюрьма или «Сказка»?

– Совершенно верно, – согласно кивает Олег.

– Ладно, – говорю я. – А вы? – я обращаюсь в Розовощекому, чей цвет лица уже вызывает беспокойство. – Расскажете нам, как сюда попали?

– Сразу после вас, – лает он.

Но тут тихий смех и Олег снова заговаривает:

– Его уголовное дело началось месяцем раньше моего. Вчера было первое судебное заседание, так что, полагаю, его привезли прямо из здания суда.

Юрист-бухгалтер яростно пыхтит, кусая губы, толстые пальцы сжимаются в кулаки, а лицо становится совершенно бардовым. Он демонстративно отворачивает от нас нос, а я опасаюсь инфаркта Розовощекого и решаю отвлечь внимание на себя. Я рассказываю, каким образом попала в немилость к своим «друзьям», не скрывая причин. Но не могу выговорить «убила», и очень быстро перехожу к тому, как оказалась в деревенской глуши. Когда я подытоживаю свой рассказ последим из того что помнила, снова становится тихо. И пока все молчат, в моей голове складывается общая картина, которая написана до боли знакомыми почерком – уверенные мазки, твердая кисть и привычные полутона. Вот только один из образов все еще остается не ясным. Я смотрю на Вику: