Онлайн книга «Квантовая ночь»
|
– Джим, спасибо, что пришли, – сказал Намбутири. Я нашёл имейл от него, когда проснулся, и быстро примчался в его офис. – Это вам спасибо. – Я получил результаты МРТ из Святого Бонифация. Его голос звучал встревоженно – и от этого я тоже забеспокоился. – Господи. Неужели опухоль? – Нет, не опухоль. – Тогда что? – Оказалось, что отделу медицинского сканирования в Святом Бонифации не пришлось заводить на вас карту. Она у них уже была. – Но я там никогда не был – ну, разве что навещал больных друзей. – Нет, вы были там в 2001 году. Похоже, я не единственный докучливый профессор в городе. В 2001-м Менно Уоркентин выкрутил пару рук для того, чтобы положить вас под сканер. – В самом деле? – Да. У меня трепыхнулось сердце. – И что? – И моя знакомая в больнице прислала также старый скан. Обычно они не хранят такие старые результаты, но ваш был помечен «для хранения в исследовательских целях»; радиолог заметил, что никогда в жизни такого не видел. – Он повернул монитор: – Вот это вы сегодня, в 2020-м. – Он нажал Alt-Tab. А это вы же в 2001-м. Я знал, как устроен мозг, но не имел опыта чтения МРТ-сканов. – И что же? – спросил я, глядя на старый скан. – Вот здесь, – Намбутири указал на тонкую линию гиперинтенсивности – её можно было бы принять за царапину на плёнке, если бы это не было цифровое изображение. – Повреждение амигдалы, – поражённо сказал я. Он указал на другую линию: – И орбитофронтальной коры. – Паралимбическая система, – тихо добавил я. – Бинго, – сказал Намбутири. Он показал последний скан. – Энцефаломаляция прошла за минувшие годы, хотя повреждения тканей всё ещё присутствуют. Но аномалия возникла самое позднее, – он взглянул на дату в углу изображения, – 15 июня 2001 года. – Боже мой. Слушайте, а транскраниальный ультразвук может причинить подобные повреждения? Он применялся в разработке Менно. – ТУЗ? Ни за что. Это больше похоже на, я не знаю, на ожоги, пожалуй. – Чёрт. – Так или иначе, я подумал, что вы захотите об этом узнать. Я собираюсь работать с нынешним сканом и закартировать места, где можно искать ваши пропавшие воспоминания. К сожалению, у меня на столе много другой работы, но я займусь этим, как только смогу. * * * Я упёрся ладонью в серую дверь офиса Менно и резко толкнул её так, что она ударилась о вделанный в стену ограничитель. Пакс вскочила на ноги, а Менно развернулся вместе с коричневым кожаным креслом. – Кто здесь? – спросил Менно, более чем немного напуганно. – Это я, – сказал я. – Джим Марчук. – Падаван! Ты меня перепугал. Чем могу помочь? – Ты, похоже, мне уже «помог», – сказал я, закрыв дверь и уже не скрывая ярости в голосе. – Я видел томограмму. Широкое лицо Менно часто выдаёт его мысли; подозреваю, что с тех пор, как он ослеп, он практически разучился контролировать выражение лица. Так что я видел сейчас, как выглядит тот, кто через почти двадцать лет услышал, как падает второй башмак [47]. И всё же он попытался затеять старую игру: – Какую томограмму? – Ту, которую ты сделал в конце моего тёмного периода, – с повреждениями паралимбической системы. – Обычно к этому времени Пакс уже снова сворачивалась клубком у ног Менно, однако она распознала гнев в моём голосе – она стояла, напрягшись, навострив уши, приоткрыв пасть и обнажив зубы. – Джим… – Что ты пытался сделать, чёрт возьми? – Мне очень жаль, Джим. Очень, очень жаль. – Сколько ты ещё собирался использовать меня как подопытную крысу? – Джим, всё было не так. Совсем не так. – Сначала ты отключаешь меня, погружаешь в кому… – Я никогда не хотел причинить тебе никакого вреда. – …потом разрушаешь мне паралимбическую систему. Напрямую, физически повредив мне грёбаный мозг! – Я не хотел тебе навредить! Я пытался тебя вылечить. Группа шумных студентов прошла по коридору. Пока они шли мимо, я переваривал услышанное. – Вылечить?.. – Да, – твёрдо ответил Менно. – Мы продолжали тестировать тебя на установке «Ясности», надеясь, что твой внутренний голос вернётся. Месяц, два месяца, три месяца – меня убивала мысль о том, что я с тобой сотворил. Конечно, речь шла больше о сознании, чем о внутреннем голосе – это целый конгломерат явлений, – но мы имели возможность проверять напрямую лишь этот аспект. Когда он присутствует, это надёжно коррелирует с неким осознанным бытием, с наличием субъективного опыта, первого лица. Но мы каким-то образом отняли это у тебя – и я должен был попытаться вернуть всё назад. – И ты начал резать мне мозг? – Ничего настолько опасного. И, как ты знаешь, нам это удалось. Твой внутренний голос в самом деле вернулся. – Томограмма помечена пятнадцатым июня. Но у меня нет никаких воспоминаний до начала июля. Менно наклонил голову, будто задумавшись. – Это было так давно. Я не помню. Но… но да, если подумать, твой внутренний голос вернулся не сразу. Это было… да, я думаю, это случилось на пару недель позже. – Чёрт возьми, Менно, ты хочешь, чтобы я пошёл к декану или сразу к журналистам? Или, может быть, к копам? Что за хрень ты со мной сделал? Он довольно долго молчал, потом развёл руками: – «Ясность» была военным проектом, ты знал? Мы разрабатывали микрофон для поля боя. Это значило, что мы имели доступ к некоторым другим секретным технологиям. Пентагон тестировал систему – слава богу, они прекратили её разработку – использования двух пересекающихся лазерных лучей для возбуждения потенциала действия. Лучи, как предполагалось, проходят сквозь живые ткани, не причиняя вреда, а также была статья из России, в которой предлагалась методика стимулирования амигдалы, которая, как я думал, поможет вернуть тебя, так что… – Господи! – Я пытался всё исправить. – И сделал всё только хуже! Пакс смотрела на меня, всё ещё удивлённая моим гневом, но голос Менно был спокойным. – Как я сказал, лазерная система сработала не так, как было обещано. Оказалось, что гадская штука разрушает ткани вдоль обоих лучей – хотя, к счастью, лучи были чрезвычайно тонкими и прижгли кровеносные сосуды. Благодаря нейропластичности ты оправился от повреждений, но… |