Книга Я твоя черная птица, страница 24 – Елена Федина

— Как тебе идет, когда ты послушная, — проговорил он довольно, — я думал, ты умеешь только командовать.

С этими словами он достал другой флакон и стал наносить мне на лицо нежное голубоватое вещество, запаха у него не было, и я даже отдаленно не догадалась, что это такое.

— Не двигайся, — предупредил Веторио, — не мешай мне…

Теперь его пальцы бегали по моему лицу, я сидела, зажмурившись от блаженства, мне было хорошо, и мне было всё равно, что обо мне могли бы подумать.

— Потерпи еще чуть-чуть, — сказал он, как будто я мучилась, а не наслаждалась, и уверенно расстегнул мне платье на груди.

Я позволила ему даже это. Я не шелохнулась, и он смазал голубоватым кремом мою шею и грудь. Наверно, если б он раздел меня совсем, у меня и тогда не хватило бы воли сопротивляться!

— Пока всё, — сказал Веторио.

Я подошла к зеркалу. Лицо и правда посвежело и приобрело ровный и нежный цвет, волосы стали шелковистыми и мягкими, глаза тоже сияли, но тут, я думаю, кремы были ни при чем.

— Ну, спасибо, — сказала я.

Веторио смотрел на меня с одобрением, он был доволен своей работой.

— Только волосы пока не заплетай, пусть так побудут… и на солнце пока не показывайся.

— Не могу же я ходить по замку как русалка?

— Зачем тебе куда-то ходить?

Он как-то странно это сказал, у меня екнуло сердце и ослабли коленки. Потом я разозлилась на себя, потому что, хоть я и посвежела немного, между нами всё равно была целая пропасть. Он был дамский мастер, который беспокоился о своей клиентке, что тут еще можно было предположить?

— У меня, знаешь ли, много дел, — заявила я.

— Веста, — он взял меня за плечи, и мне показалось тогда, что я маленькая и безвольная, как тряпичная кукла, — зачем тебе всё это? Отдохни… Хочешь, я расскажу тебе про сиреневую планету с голубым солнцем? Или про огромную оранжевую с пятью лунами?

— С пятью?..

— Или сказку о звездной любви, хочешь?.. Или о большом белом городе, где все люди счастливы и всемогущи как боги…

Он хотел, чтобы я что-то поняла, он о чем-то меня просил. Я забыла всё: и кто я, и куда мне надо.

— Я никуда не пойду, — прошептала я совсем беспомощно.

Веторио не выпускал моих плеч.

— Скажи… ты ведь испугалась за меня?

— Конечно…

— Ты ведь не знала, что я монстр?

— Что ты бог, — поправила я, я не сомневалась, что Веторио — это то же, что и Мим, только из плоти и крови.

— Веста, ты и правда считаешь меня богом? — спросил он почти с жалостью.

— Конечно, — сказала я уверенно.

— Какие вы тут все дети, — улыбнулся он грустно, — и ты тоже.

— Ну, знаешь, меня девочкой назвать трудно.

— Тебя вообще трудно определить. В тебе есть всё.

И это было сказано так печально, словно я ускользающая из рук золотая рыбка. «Режьте меня на части», — подумала я тогда, — «но чем-то я ему нравлюсь, это невозможно, но это так!»

— Всё ясно, — меня как будто даже начало подташнивать от волнения, — если б ты встретил меня в молодости, то влюбился бы в меня непременно.

— Зачем мне твоя молодость? — искренне удивился он, — я встретил тебя сейчас.

— Прекрати немедленно говорить всякую чушь, — сказала я строго, мне все-таки не следовало забывать о своем возрасте, о котором я с удовольствием бы не вспоминала еще лет двести.

— Какие вы тут все ненормальные, — Веторио пожал плечами, — красота или молодость — это же, как нарядное платье, им можно восхищаться, но оно не есть суть… это всё делается за деньги: розовая кожа, форма носа, цвет глаз, стройные ноги…

— У вас! — сказала я с раздражением и обидой, чем окончательно себя выдала, — где-то там у вас на другой планете, не знаю только, на голубой или на сиреневой… ты можешь говорить что угодно, всё равно это только слова.

— А если я тебя поцелую?

— Не выдумывай.

Его руки выпустили меня, но только для того, чтоб утонуть в моих волосах и держать в ладонях мою голову. Этот нехитрый мужской прием превратил меня в тот кусок теплой глины, с которым можно делать всё, что угодно.

— Ты не хочешь, Веста? Тебе неприятно?

— Ты ненормальный, — от волнения я уже перешла на шепот, потому что голос пропал.

— Ты тоже.

Больше возразить было нечего. Только ненормальная женщина могла на старости лет влюбиться до безволия, до потери сна и аппетита и всякого здравого смысла.

Я встала на цыпочки и обвила руками его шею. Эти несколько минут я была совершенно счастлива, бездумно, глупо, телесно счастлива. Тысячу лет я не ощущала себя слабой гибкой веточкой в мужских руках и не подозревала, что меня саму можно приласкать, как ребенка. Мы стояли посреди комнаты, обнимали друг друга, а вокруг плыли сиреневые пески, белые города и планеты с пятью лунами…

— Так не бывает, — подумала я, — наверно, это сон.

Но это оказался не сон, я это поняла очень скоро, когда ощутила такую знакомую смутную тревогу в груди. Это было ужасно некстати!

Веторио целовал меня за ухом, там, где кончаются волосы и начинается ужасно чувствительная кожа. Тихонько оттолкнув его, я вздохнула и отошла к окну. Двор был пуст. В полуденную жару все прятались в тени. Неожиданно вспомнилась Арчибелла и высокая трава на утесе…

— Веста, — позвал он.

У меня уже заболела голова, и заныло сердце. Так и должно было быть. Тревога росла.

— А теперь оставь меня, — сказала я набирающим твердость голосом.

— Ты что? — удивился Веторио, снова подходя ко мне.

— У меня дела, — объяснила я неохотно, — иди к себе.

— Какие дела?!

Такого он, конечно, не ожидал. Он думал, что я, хоть и не молодая, но все-таки женщина. А я была черной птицей!

— Я постарше, чем тебе кажется, — говорила я, прислушиваясь к себе, — и дела для меня что-то значат.

«Это не на утесе», — уже поняла я, — «значит, в барахолке. Надо бежать туда!»

— Я так быстро тебе надоел? — усмехнулся Веторио.

— Потом, — сказала я нервно, — потом, Тори.

Голова раскалывалась. «Нет, это не в барахолке», — ужаснулась я, — «это ближе. Это здесь, совсем рядом. В покоях Филиппа! Господи, неужели он там?!»

К боли прибавилась тошнота. Я не стала дожидаться, пока мой юный поклонник уйдет, и быстро вышла в коридор. Веторио выбежал следом. Он встал у меня на пути, как будто знал, в какую сторону я пойду.

— Куда ты, Веста?

— Какая тебе разница?! — возмутилась я.