Книга Вавилон, страница 92 – Маргита Фигули

— Да благословит твои намерения Мардук, — кивнул Исме-Адад.

— Я обещаю подарить Мардуку десять золотых кубков. Это фамильные ценности нашего именитого рода, и на них нет ни одного поддельного камня.

Исме-Адад опять улыбнулся и протянул для поцелуя перстень на указательном пальце — символ сана верховного жреца. Это был жест монарха, правителя Халдейской державы.

А на просьбу Сан-Урри он ответил так:

— Правда, девушка о которой речь, уже третий год отказывается принимать участие в празднестве богини любви и брачных уз. Возможно, она заупрямится и на этот раз.

Глазки Сан-Урри загорелись:

— Разве Эсагила не может заставить ее?

— Скорее всего, именно так мы и сделаем. Тем более, что эта девушка дочь Гамадана, а Гамадан приходится братом Синибу, который потерял эмблему отряда с изображением Мардука. Как ты помнишь, достопочтеннейший, его пришлось казнить у Ворот Смерти посредством вливания в глотку расплавленного свинца. Эсагила поступила так, чтобы отвлечь от себя гнев Мардука. Но вся семья Гамаданов убеждена, что жрецы опасались могущества Синиба и только потому велели казнить его. А ведь мы лишь исполнили волю Мардука. С той поры все Гамаданы ненавидят Мардука и Эсагилу. Потому и дочь Гамадана пренебрегает обрядом очищения девушек.

— Будет только справедливо, если Храмовый Город прибегнет к насилию, — заметил Сан-Урри.

— Я пошлю жрецов к Гамадану. Если он не согласится добром, я прикажу силой привести его дочь накануне празднеств. Пусть порадуется Мардук.

Оба усмехнулись.

Вошел служитель и положил на стол верховного жреца глиняные таблички, свитки, папирусы и кожаные ленты. Потом шепнул что-то на ухо Исме-Ададу.

Пока служитель ждал распоряжений, верховный жрец сказал, перебирая почту:

— Мне надо ответить на просьбы верующих. Я вижу, что прибыли письма даже из Египта и Персии, хотя Набусардар и приказал закрыть границы. Таблички в льняных обертках — это от евреев. Я всегда узнаю их по оберткам.

Он вынул из обертки одну табличку и стал вполголоса читать:

— «Благороднейший Иоаким обещает пожертвовать Мардуку тридцать слитков золота, если Мардук возьмет его под свое покровительство». Надо тебе заметить, — улыбнулся Исме-Адад, — что Иоаким один из еврейских богачей и до последнего времени признавал только Ягве. А теперь, когда ситуация усложнилась, он, видимо, чувствует себя не очень уверенно под сенью крыл Ягве.

— И ты примешь его, святой отец?

— Я полагаю, что Мардук благосклонно примет его дар. Это значительнее десяти золотых кубков.

Сан-Урри нахмурился при этих словах. Тогда, чтобы загладить промах, верховный жрец прибавил, что и десять кубков — щедрый подарок, особенно если камни настоящие.

— Разумеется, настоящие, — надменно кинул бывший помощник верховного военачальника.

— А теперь, досточтимый Сан-Урри, да охраняют великие боги каждый твой шаг.

Сан-Урри понял намек и поднялся, собираясь уйти.

— Ты можешь выйти вот в эти двери, чтобы избежать какой-нибудь нежелательной встречи, — предупредил его верховный жрец, — сегодня я больше никого не успею принять.

— Едва Сан-Урри удалился, Исме-Адад повернулся к служителю:

— Пусть войдет, я давно жду его.

Служитель вышел, и вскоре в комнате появился благородный Сибар-Син. Он пал ниц перед верховным жрецом.

— Да продлятся дни твои бесконечно, святой отец, и да сияет твоя мудрость подобно звездам.

— Будь благословен, Сибар-Син.

Верховный жрец отодвинул послания в сторону, а именитого гостя усадил на диван. Исме-Адада поразила нежность кожи его красивого лица — Сибар-Сину могла позавидовать любая девушка. Глядя на это лицо, нельзя было поверить, что Сибар-Син причастен к смерти своего отца и матери. Белая шелковая сорочка, по вороту расшитая золотом, подчеркивала невинность его облика. Поверх сорочки на нем был новейшего фасона узкий кафтан цвета морской волны с рукавами по локоть. В тон ему были башмаки с золотой шнуровкой. На пальце сверкал перстень с крупным смарагдом.

Он небрежным жестом откинул руку на спинку дивана и заговорил:

— Скоро будет праздник цветов и любви. Я неоплатный должник божественной покровительницы любви, потому что никому еще она не дарила столько услад, как мне. Во время предстоящих празднеств, как и каждый год, я хотел бы испросить ее милостей. Может быть, святой отец изволит сказать мне, не забыла ли обо мне божественная Иштар и удостоит ли она меня любовью моей избранницы?

— Божественная Иштар пойдет навстречу желаниям твоего сердца, Сибар-Син. Ты можешь выбрать любую из вавилонских дев.

— Та, о которой я думаю, не из Вавилона. Верховный жрец поднял брови.

— Да, святой отец, она не из Вавилона, а из Деревни Золотых Колосьев. Весь город говорит о ней с тех пор, как Набусардар арестовал Устигу. Говорят даже, что она могла бы стать над алтарем олицетворением самой Иштар. Набусардар домогается ее любви, а она помогла ему схватить Устигу, но в любви отказала. Она горда и непреклонна. Однако благородный Сибар-Син сломил упрямство не одной женщины. Всему Вавилону известно, что я непревзойден в любви, и я хочу, чтобы дочь Гамадана узнала меня… А может. быть, на нее претендовал Набусардар? Исме-Адад покачал головой.

— Набусардар рассорился с Эсагилой. Я полагаю, что в этом году он даже не примет участия в празднествах Иштар. У него голова занята войной.

— Тем лучше, — обрадовался Сибар-Син, — тем крепче будет моя надежда на эту красавицу. А после меня Набусардар может взять ее себе. Я жертвую божественной дарительнице страсти пять золотых кубков. Жертвую ей пять золотых кубков чеканной работы, выложенных жемчугами и карбункулами.

Верховному жрецу дар показался слишком незначительным, ведь Сан-Урри уже обещал десять кубков.

Сибар-Син понял это по выражению его лица и прибавил еще пять.

— Я с радостью положу к ногам Иштар и десять кубков. Десять кубков, зеркально гладких, как ладонь.

Как раз от Сибар-Сина Эсагила могла ждать более щедрого приношения, и потому Исме-Адад ответил:

— Дочь Гамадана выбрал для себя сам Мардук, и я не уверен, уступит ли он ее за десять кубков. Признай, досточтимый Сибар-Син, что десять кубков — это ничтожная песчинка по твоим богатствам.

— Согласен на двадцать, — с готовностью предложил Сибар-Син.

— Даже двадцать — слишком умеренная цена.

— Двадцать кубков и десять золотых цепей.

— Ну, — неопределенно протянул верховный жрец.

— Значит, двадцать кубков и десять цепей, — повторил красавец.

— Двадцать кубков и двадцать цепей, — утвердил окончательную цену Исме-Адад.