Онлайн книга «Самая страшная книга. Призраки»
|
Стекла задребезжали в рамах от порыва ветра. Вьюга атаковала больницу, гнула пики сосен, шугала бездомных псов. Периферийным зрением Катышев уловил какое-то движение, повернулся. – Как ты проскользнул мимо меня? Вопрос не предполагал ответной реакции. Китайчонок сидел на своей койке в привычной позе. Патлы болтались туда-сюда. Загипсованная рука помогала здоровой: азиат посасывал трубочку, катая по ней каплю йода. «Он их красит», – догадался Катышев. Протравленные спиртовым раствором, капельницы принимали золотистый оттенок. – И что это будет? Китайчонок сосредоточенно чмокал губами. – Ты ел? Ступай в столовую, позавтракай. Темно-коричневая капля сновала по трубке. – А ну тебя к черту. Катышев тряхнул книгой. «Десять раз на дню должен ты вновь примириться с собой: ибо преодоление есть обида, и плохо спит не примирившийся». «Интересно, как это сделать?» Умиротворенную тишину нарушил Алик – со стаканчиком кофе и победной улыбкой, с бородавкой на складчатом затылке. – Продавщице только что за жизнь расписал, она прифигела. Говорю: хочешь, скажу, какая у тебя проблема. Она мне: у меня нет проблем. А я ей: не заливай, дорогуша. Ты давно блондинкой стала? Она: ну, недавно. Ну, говорю, проблема твоя – заниженная самооценка, врубаешься? Ты собой недовольна, ты считаешь, дура (ну я ей не говорил «дура», но подумал), считаешь, что, изменив цвет волос, изменишь душу? А фигушки. Алик уселся на кровать, блеснул фиксой. – Я ж, Валя, психолог врожденный. Я человека препарирую за минуту. Кто он и чем дышит. Могу и тебе рассказать, но ты должен терпеть. Потому что я тебя жалеть не буду. Я правду-матку хреначу. – И кто же я? – Катышев отложил книгу. В нем вскипала злость, впрочем, надежно защищенная преградой обычной робости. – Ты обидишься. – Нет-нет, продолжай. – Да забудь, – Алик отпил кофе. – Нормальный дядька. – А он? – после паузы спросил Катышев. – Нерусь? – Алик прищурился. – Да он вообще не человек. Слышишь, ученые давно научились выводить в лабораториях клонов. С виду – люди, а сами – куклы тупые. Берут клочок кожи, колдуют, и – опа! – клон. – Ерунда, – усомнился Катышев. – Я тебе отвечаю! Наши пацаны когда в Чечне гибнут, вместо них ГБ присылает клонов. И родители думают, что это их сыновья, а это марионетки. Алик шмыгнул носом. – Мне кажется, Китайчонок из лаборатории сбежал. В тайге, я читал, несколько лабораторий военных. Майкл Джексон помер в восьмидесятых, а вместо него нам механическую куклу показывают. От Майкла Джексона Алик переметнулся к убийству маршала Тухачевского. Катышев, извинившись, взял костыли и похромал в туалет. Минут десять восседал на крышке унитаза, наблюдая, как прусаки шныряют по кафелю. «В какой меня лаборатории создали? Такого серого и ненужного». Колено непрестанно ныло. Под бинтами зудели швы. В палате Китайчонок сидел с прямой спиной и опущенными веками. Его патлы были мокрыми, темные струйки стекали по гипсу и впалой груди. Пахло разлитым кофе. Катышев взглянул удивленно на Алика. – Супчику бы горячего да с потрошками, – промолвил тот, улыбаясь ехидно. Потом был ужин, Ницше, обезболивающие и антибиотики. Далекий вскрик разбудил среди ночи. Катышев выкарабкался из медикаментозного морока, разлепил глаза. В темноте горел огонек. Пахло сигаретным дымом. Алик смолил, стоя у кровати Китайчонка. Азиат метался по постели и тихонько скулил. Алик ухмылялся, поигрывая сигаретой. – Здесь нельзя курить, – прошептал Катышев, прежде чем сон наполз, как колючее одеяло из верблюжьей шерсти. Солнечные лучи испепелили память о случившемся. Пойманный в ловушку одинаковых тоскливых дней, Катышев жевал кашу и смотрел, как Китайчонок сосредоточенно кромсает трубки. Чикали маникюрные ножницы. Пластиковые обрезки падали на постель. От усердия босоногий дикарь высунул язык. – Уно-уно-уно-уно моменто, – пробасил Алик. Он двадцать раз отжался и успел принять душ. – Обезьяна наша рукоделием увлеклась. Пальцы Китайчонка перебирали трубки. По голой костистой спине тек пот. – Ба! Явление Христа народу! В приотворившуюся дверь шмыгнула девушка лет восемнадцати. С плоским некрасивым лицом и ладной фигурой. Под кофтой качались груди четвертого размера. Лифчик она не носила. – Ленка! Девушка бросилась на шею Алику, гремя содержимым пакетов. У Катышева челюсть отвисла. Гостья годилась бизнесмену в дочки. Лена и Алик звонко целовались. Китайчонок встал и поплелся к выходу. На кровати остался узел из золотистых трубок. – Ух, какая ты, мать, сладкая, так и слопал бы. Лена хихикала, шлепала Алика по бицепсам. Заратустра сказал: «Двух вещей желает настоящий мужчина: опасности и игры. И потому нужна ему женщина – самая опасная из игрушек». На заднем плане Лена кормила Алика, шептала скабрезности и смеялась. Алик тискал ее ягодицы. Позже парочка направилась в туалет, и Катышев, лежа на боку, слушал, как сдавленно стонет за стеной дородная девка, как хлопают друг о друга бедра. – Твою ж мать! – зарычал Алик. Опять шепот и хихиканье. Щелкнула щеколда. Катышев притворился спящим, но кто-то потрогал его за руку. Разрумянившаяся Лена склонилась над постелью. Пахло сексом. – Вы – Валентин, да? Друг Алика? «Друг?» – изумился Катышев, а вслух сказал очевидное: – Сосед по палате. Лена улыбнулась, демонстрируя щель между передними зубами. – Хотите, я вам подрочу? – Нет, спасибо, – отупело ответил Катышев. – Как хотите. Выздоравливайте. Лена ушла. Пришел и ушел Алик. Пришла медсестра Алена. Палату кварцевали. Пришла Белова с интерном. Китайчонок методично плел узлы. Он раздобыл реактивы для анализа мочи, чтобы выкрасить отдельные трубочки в ярко-красный. В пальцах формировался клубок из капельниц. – Опа! – Алик водрузил на тумбочку бутылку водки. – Извольте свою посуду! Катышев собирался отказаться, но в колене затлели раскаленные угольки. «Черт с ним. Спиртное заглушит боль». Пили, сгрудившись у подоконника, заедали сладкими морщинистыми яблоками. Водка была теплой, гадкой. Тень Китайчонка – в два раза больше хозяина – вздымалась по стене к потолку. |