Онлайн книга «Золотая лихорадка»
|
Дуня и Иван спали обнявшись под тяжелым меховым одеялом. — Я, как собака, много лет хожу за тобой, — говорил он ночью. — И доходился. Утром буря стихла. — Осень! — сказал он, слыша сухой звон листвы. — Да, осень. — А был тогда март. Перед весной. — Так же у отца, как теперь, за поскотиной табунились жеребята. — Я печь затоплю! — А я на что? На что у тебя парень молодой? Живо, давай, Иван, крутись! — крикнул он себе. Ловко и наскоро приодевшись, он налегке выскочил из зимовья, стал что-то крушить топором. Внес охапку дров. Умело и не торопясь затопил. — Сухие поленья! Диво! Огонь запылал. Ее лицо смеялось радостно из-за вихров медвежьего одеяла. Он словно пронырнул надо всем одеялом, и мохнатая бурая голова со ртом до ушей появилась рядом с ней на ее подушке. Теперь меховое одеяло на китайском шелку закрывало половину ее лица. Дуня притихла. Ее глаза стали серьезны. Иван прильнул к ее груди, мягко положил руку на плечо. Она поцеловала его долгим поцелуем, словно говорила о чем-то очень важном. Но ее серьезность вдруг растаяла, открылись ровные зубы, ее лицо изменилось, и руки оплели его шею. Пылал очаг в зимовье, и было тихо. * * * — А че будем жрать? — вдруг сказал Бердышов. — Мне не хочется. — А я отощал. Я ли не Ванька-тигр. Сейчас сгребу себе добычу… Хозяйка моя! Хозяйничай! А я пойду добывать пропитание! Он затянул ремни на сапогах, надел пояс с револьвером и патронташем, взял ружье и ушел. Куча смятой одежды лежала перед ней. Она стала все разбирать. Первый раз в жизни она держала его рубаху. Ее надо было повесить, все высушить и распрямить на горячем воздухе над печью. Дверь скрипнула. — Только ты не убеги! — сказал Иван, просовывая голову. Она засмеялась. — Я никуда не убегу! Послышались глухие шаги, удалявшиеся в мокрую траву. Вскоре раздались выстрелы. Когда-то Дуня хаживала в это зимовье. Спиридон охотился здесь на лосей. Лосиная Смерть подолгу бродил по окрестностям. Но кажется, что и место стало другим, и зимовье не то… Дуня достала из-под нар котел, отнесла его на берег, вычистила песком и мелкой дресвой. Иван тихо брел по глубокой, осенней траве. — Сбежал твой сохатый? — спросила она. Он вышел, обвешанный дичью. — Чу, ты пойдешь за меня замуж? — спросил он тревожно. — За бедного! — Какой перелет! — сказал он, подымая голову и глядя на массу птиц. — В несколько этажей летят! — Осень! — отвечала она. — А тогда была зима! — Нет, тогда была весна, — ответила она и заглянула ему в лицо. — Дерзкие глаза у тебя, озорные! — сказал Иван. Они вошли в свой дырявый, но жаркий дом. — А помнишь, как я тебе дорогу перебежала? — Помню… — И жеребушку молоденькую помнишь? Она пристально смотрела ему прямо в глаза. Она тронула щекой его щеку и замерла на миг, чувствуя, как часто бьется его кровь. — Гуся жарить? — тихо шепнула она на ухо. — Ково это? — Гуся, я говорю, жарить? — Паря, не знаю, жарить ли… — Ты и обалдел! Эй, Иван! — постучала она по груди его, как в дверь. — А уток на похлебку? Ты — хозяин. Вели, что хочешь… Я все исполню… — Погоди маленько… Я опомнюсь… * * * Бердышов вспомнил, как с Ильей и Васькой был он когда-то на озере Эворон. И показалось ему ночью, что он отторгнут от своего места в жизни. Он вспомнил это, когда в открытом кабриолете катил с Жаннет по бульвару Мадлен, и она все показывала ему. Он с белой, накрахмаленной грудью, с бантом на лацкане, с розой в петлице, в котелке и перчатках. И рука на трости с золотым набалдашником. — У кого есть деньги, тот не бывает стар. А ты молодой и сильный. И рост высокий и ты красивый! — говорила она ему. Весь бульвар в цветах и подоконники на этажах тоже в цветах. Кто-то бросил им в экипаж эту красную розу. Даже большие розовые и светло-желтые дома кажутся Ивану каменными цветами. Они познакомились случайно, в магазине. А на другой день он послал ей цветы и подарок. — Сибирь! О! Строганов! — говорила она. А Иван еще не знал, кто такой Строганов. «Строганов, идемте танцевать!» — говорила она. Он чувствовал, как радуется эта маленькая девушка. Ей вдруг стали доступны удовольствия ее родного города. Он познакомился с ее матерью. Он бывал с Жаннет в кабаре, среди богатой публики. Она повела его в Большую Оперу на балет. И там он вспомнил, как когда-то небогатым торгашом в ночь на озере Эворон мечтал о другой жизни и ждал… Жаннет сначала испугалась: уж слишком дорог был первый его подарок. — Останься у нас… — нежно и тихо заговорила она, и ему чудилось в ее слабом голосе далеко спрятанные слезы. Она знала, чувствовала, что он не одинок. И мать ее это понимала и говорила ей. Иван понемногу учился говорить по-французски. В кабаре все смотрели на высокую молодую даму на сцене. Иван видел, как она выгибает ногу, как выгибает вперед бедро, подхватывает платье. И еще выходило пять девиц… И еще пяток… Жаннет здесь выросла, но еще не видела всего этого. — Что у тебя в Сибири? — Меха и золото! Они ездили в казино и пробовали играть. Иван видел на зеленых столах груды золота и руки с драгоценными перстнями. Он чувствовал, что здесь собраны великие богатства, что весь город украшен, всюду трудились умы и руки. Казалось, тут вечный праздник, но только люди не чувствовали этого, словно не видели окружающей их красоты. — Мосье Бердышов! — здоровались с Иваном в кафе. Он бывал на бирже. Он встречался с коммерсантами. Богатейший банкир, узнав, что он сибиряк, пригласил его. За обедом один из гостей подозрительно оглядывал Ивана и наконец сказал, что он походит на американца. — Нет, я не американец! — Вот наше золото… — говорил ему на другой день банкир, спустившись после осмотра банка в подвалы. Иван видел в Петербурге в государственном казначействе, как хранится золото. «Где же наше, амурское?» — думал он и в Петербурге и в Париже. — Вы сами добывали золото? — спрашивал банкир. — Да, я сам мыл, как рабочий, а теперь сам хозяин приисков. И я хочу открыть банк. |