Книга Золотая лихорадка, страница 67 – Николай Задорнов

Андрею уступили место, подали табурет. От нечего делать на досуге, Ломов изладил мебель президенту.

Дуня низко поклонилась и выбрала Василия. Он ударил себя по сапогам и прошелся по избе. Дуня поплыла, как по воздуху. Она посмотрела на Ваську через плечо, и улыбнулась ему застенчиво, и выгнула плечо, и чуть заметно из-за другого плеча кинула лукавый взор сидевшему рядом с гармонистом Илье, а потом зажмурилась от восторга и скрытой нерастраченной силы.

Кто-то говорил Егору в ухо:

— Нация твоя разбежалась, Егор Кондратьевич! Курские сбежали. Сапогов уперся. Вся артель Никиты уехала отдыхать к нему на Утес. Народу стало меньше.

— Хлеба меньше идет! — сказал другой голос.

— Да, намыли, и хватит! Я тоже завтра помчусь с большой водой. А то далеко ли до греха!

Катька затянула концы платочка. Ее вывел Налим, И она скромно поклонилась.

— Ну, чертова кукла! — сказал ей Налим.

— А ну, покажи им зубки, сельдяная акула! — сказал отец.

Налим, заломив голову и подпирая ладонью затылок, заходил в присядке.

— Дай-ка мне гармонь, — обратился Федосеич к Андрюшке. — А ну, Катька, как отец учил, давай по-морскому. Налим, не мешай ей, она без тебя лучше спляшет. Не ты тут…

Катька легко запрыгала, разводя руками, и сначала слегка пробарабанила каблуками по всей комнате, а после забила в пол так, словно на ней были не легкие башмачки, а матросские сапоги. Она плясала, как мальчишка, все быстрей и быстрей и, не прекращая танца, успевала побывать во всех концах комнаты, словно работала, как паровая машина.

Сильно выпивший Налим и стеснявшийся Васька отступились. Теперь плясали лишь Катерина и Авдотья. То наплывая, то отступая по очереди, они, казалось, желали озадачить друг друга, отбивая ногами, как по телеграфу, вопросы и ответы.

То спокойно и плавно, то бурно, словно кидались они к новому оружию, потом разбегались порознь и забывали друг о друге. Дуня плыла по кругу, глядя на Ваську из-за плеча. «Мне все обидно, я не знаю почему… — как будто говорила она. — Но ты меня уж больше никогда не увидишь, далекий дружок, моя придуманная утеха… Но я пережила с тех пор много, перешла горы, хотя никто и не видел… Я уж не прежняя девчонка-плясунья!»

«А я жить хочу! — как огонь в костре билась Катерина. — Мне силу некуда девать, смотрите, какой я заморыш — сельдяной акуленок!.. Я забью тебя… Куда тебе, рожавшей бабе, тягаться!»

«Да, я нарожала детей, род целый от меня, и я еще смогу не хуже тебя!» — отвечала Дуня и выбила дробь не хуже Катьки.

— Давай, давай! — сказала ей Катя холодно, словно вызывала ее на неравный бой.

«Нет, меня еще никто не наказывал!» — отвечала Дуня. И руки и глаза ее опять плели сети и заманивали кого-то. Катька разозлилась. И ей хотелось играть, дразнить и заманивать. Эта красавица была опытней ее, коварней.

— Это я учил! — сказал матрос. — Видишь, у вас так не пляшут. А ты, цыган, чего сидишь? Иди спляши.

— Я цыган, дорогой, а плясать не умею. Всю жизнь в деле, господа, и некогда мне плясать. Молодой был не плясал…

— Катька, давай еще… Андрюха, на, возьми гармонь, бери с рук, пущай они хлещутся не переставая.

И, не прерывая музыки, Андрей перехватил плясовые стоны с рук матроса. Гармонь заходила бойчей.

— Ог-о! — воскликнула Катька, и еще быстрей заходили ее руки и ноги, успевая отбить такт.

— Дава-ай! Покажи имя всем! Всей империи Российской! А я тоже плясать любил, — рассказывал уставший матрос. — А еще драться. Мы всегда старались с англичанами. Куда ни приди — они. Гонконг, Шанхай — они. В Индию нас не посылали из-за них. Они Индию берегут, не любят, если мы туда заходим. Суэц — их же! Капский мыс — везде! Другие не так дерутся, как они. Но их все же трудно раззадорить.

— А вот, говорят, у них бокс?

— Да, это появилось.

— Раскручивают кулаки?

— Нет, бьют с поворотом.

— И получается?

— Как же… Как пятак или свинчатка в руке. Он бьет и телом поворачивается. Ловко попадет, и уляжешься… Другой даст руку и подымет. Смотря какой характер… С ними надо быстро бить, пока он еще не опомнился.

Как дашь ему хорошую оплеуху со звоном, ну, паря, он вспыхнет, обозлится. Тогда пойдет. С ними-то всегда драться интересно. Придем в порт, если их суда стоят — хорошо. Ага, ребята, драка будет. При встрече стоим в почетном карауле, лицом к лицу. Они еще не поймут, чо мы такое… Катька, давай! Хлещи!..

— А че хорошего, — сказал Спирька, — моя же родная дочь опять загубит кого-нибудь.

— Разве она загубила? — спросил Егор.

— Только ты, может, еще не догадался, — ответил Спиридон Шишкин. — Кого загубит, кому жизнь произведет…

— А ну еще чуть-чуть побыстрей! — ласково сказала Дуняша, подбежав к Андрею.

Пьяные зрители начинали уставать.

— Ты играй, — сказал Федосеич гармонисту, — а я лягу под скамейку. Устанешь — разбуди, как на собачью вахту. Меня в сон клонит. Я до сих пор засыпаю не вовремя и все просыпаюсь. Жизнь моя разделена на вахты!

Он залез под лавку и захрапел.

— Гляди, ну, гляди, че они вытворяют… Вода бы не поднялась опять! — удивлялся Силин.

— Доказывают друг дружке! — сказала толстая баба с родимым пятном и ушла.

— Че-то, видать, не поделили!

— Чо нам делить! — воскликнула Катя и развела рукой широко, как пьяный мужик, и обхватила Дуняшу на лету и поцеловала ее. — Вот как любим друг друга!

И, разводя руками свои широкие платки, с открытыми волосами, в широких больших развевающихся юбках, они покружились вокруг друг друга, как две огромные яркие бабочки.

Федосеич, видно, подремал и вылез из-под лавки. Андрюшка играл с закрытыми глазами.

— Ты ужо спишь… Давай еще я, — сказал матрос.

Васька откуда-то вернулся, вбежал в дверь и кинулся в пляс… Илья соскочил и пошел ползунком.

— Хватит, бабы! Дайте нам!

— Пошел ты! — сказала Катя.

— Иди, иди! Сдохнете! Все равно не победите.

— Да, нашла коса на камень…

Дуня кинулась к Илье, Катя — к Василию. Ее разбирала досада. Она очень давно ждала Дуню и хотела видеть, что же в ней может всем нравиться. Васька ей показался сегодня растерянным. Он выбегал, выпивал или сидел, как филин, и хлопал ушами, когда эта красотка разговаривала с ним глазами и ногами.

— Без сердца она с тобой! Играла с дураком!

«Разве этого стоит Васька?» — думала она.

Катя и Василий вышли из дому. Шумел ветер, и шумела река.

Катерина отошла немного, разбежалась и, размахнувшись, ударила Ваську изо всех сил по уху.