Онлайн книга «Коронованный рыцарь»
|
— Тебе-то какая забота сватать фрейлину… или это тоже входит в круг твоих придворных обязанностей? Шпилька актрисы попала в самое больное место Ивана Павловича. Он тяготился давно неопределенностью своего положения близкого к государю человека, но его величество упорно не назначал его на какую-нибудь должность. Какие причины руководили в данном случае Павлом Петровичем — неизвестно. Кутайсов, однако, ограничился лишь небольшой паузой и отвечал спокойным тоном: — Я хорошо знаком с ее отцом и матерью, которые спят и видят выдать свою дочь за титулованного жениха… Средств им не нужно, так как они сами люди богатые, да и государыня не оставит свою любимицу без царского приданного… Мужу ее дадут место. Всем будет хорошо… — Всем… — повторила как-то загадочно актриса. — Отчего же ты мне не сказал все это ранее… Всегда сперва рассердишь… — Ну, прости… — В последний раз… Она обвила рукою его шею и, наклонившись, поцеловала его в лоб. — Твоя мысль мне понравилась… На самом деле он так хорош, что о нем стоит позаботиться… — Я с удовольствием сниму с тебя эту заботу… Вы, женщины, в своих заботах о красивых мужчинах незаметно для себя переходите границы. — Смотри, чтобы и твоя забота о хорошенькой девушке не страдала бы такой же безграничностью… Обо мне не заботься, если я захочу изменить, я скажу прямо, вилять не буду… Она подчеркнула последнюю фразу. — Прислать его к тебе? — спросила она после маленькой паузы. — А ты его увидишь?.. — Нет, я заеду к Ирене и попрошу ее передать ему через брата… — Хорошо, пришли. — Когда? — Когда хочешь, утром… — Хорошо… — вскочила она с софы, — а теперь слушай роль и давай реплики. Она взяла со стола книжку и перебросила ее Ивану Павловичу, оставшемуся сидеть на скамейке. Кутайсов, знавший прекрасно французский язык, постоянно репетировал роли со своей ненаглядной Генриеттой. Шевалье увлеклась чтением стихов и прорепетировала всю свою большую роль. Иван Павлович, забывший о маленькой буре, был в положительном восторге. Время летело незаметно. Посмотрев на часы, он увидал, что его отсутствие из дворца было слишком продолжительным. — Однако, мне пора… Прощай, моя кошечка… До свиданья… Он обнял и горячо поцеловал Генриетту. — Так я поеду сейчас же к Ирене. — Хорошо, скажи ей, что я целую ее ручки… — Можно, к ней я не ревную… — Тебе ли к кому-нибудь ревновать… — Льстец… Иван Павлович вышел из будуара. Генриетта несколько минут стояла с глазами, уставленными на дверь, которую закрыл за собой Кутайсов. Видимо, она что-то обдумывала. Прошло несколько минут. Шевалье подошла к висевшей на стене сонетке и дернула ее. Через минуту из маленькой, едва заметной в стене второй двери появилась изящная камеристка артистки — тоже француженка — Люси. — Патер Билли здесь? — спросила ее Генриета. — Господин патер пришли почти вслед за monsieur. — Где же он? — У меня в комнате. — У тебя? — Он так пожелал. — Уж не ухаживает ли за тобою господин патер? Люси вскинула на свою барыню плутовские глазки и фыркнула своим сильно приподнятым кверху носиком. Генриетта вспомнила, что вчера Владислав Родзевич насмешил ее до слез в уборной, уверяя, что курносые женщины обладают драгоценным свойством целоваться, не задерживая дыхания — они дышут носом. Она и теперь звонко расхохоталась. Люси удивленно посмотрела на нее, не понимая причины смеха. — Так патер за тобой не ухаживал? — Нет, он занят был совсем другим. — Чем же? — Он стоял у этой двери… Люси указала на дверь, в которую вошла. — А, понимаю… ему было некогда и, конечно, не до тебя… Но не беспокойся, у тебя скоро прибавится обожателем… Один приезжий поляк вчера мне доказывал драгоценное свойство вздернутых носиков… — Какое же? — Их обладательницы могут дарить своих возлюбленных продолжительными поцелуями… — Ах, madame, ведь это правда… правда… мне это тоже говорили. — Многие? — захохотала снова Генриетта. Люси скромно потупила глазки. — Позови сюда патера и принеси две чашки шоколада. Люси исчезла за дверью, на пороге которой через минуту появился патер Билли. Это был маленького роста кругленький человечек, с гладко выбритым розоватым лицом, толстыми губами и маленькими бегающими глазками, подергивавшимися при взгляде на хорошенькую женщину такою маслянистою влагою, что вопрос о возможности ухаживания патера Билли за миловидною Люси, заданный последней Генриеттой, видимо имел свои основания. — Мир дому сему!.. — произнес патер по-латыни. — Садитесь, есть дело… — просто приветствовала его Шевалье. Патер опустился на кресло около маленького стола и сложил свои белые, выхоленные руки на живот. Генриетта села на другое кресло у того же стола. Маленькая дверь снова отворилась и Люси внесла на серебряном подносе две чашки дымящегося, ароматного шоколада. — Поставь сюда, — указала ей на столик Генриетта. Люси исполнила приказание и удалилась, плотно затворив за собой дверь. — Вам, конечно, не надо говорить, что у меня был сейчас Кутайсов… Патер молча кивнул головой. — Не надо, вероятно, и сообщать моего разговора с ним… Вы его слышали… Не даром Люси даже обиделась вашей к ней невнимательностью. Генриетта захохотала. Патер Билли молчал и только возвел очи к небу, как бы прося его быть свидетелем возведенной на него напраслины. — Вы слышали все? — снова заговорила она. Утвердительный кивок головы со стороны патера был на это ответом. — Что же вы об этом обо всем думаете? Патер Билли отвечал не сразу. Он снова взвел очи к небу, затем вынул из кармана своей сутаны батистовый платок снежной белизны, встряхнув его, высморкался, бережно сложил платок и снова положил его в карман. Генриетта нетерпеливо ударила о ковер сандалией. — Я думаю… — начал, наконец, с расстановкою патер, — что всеблагое провидение в непременной заботе своей о торжестве единой истиной Христовой и апостольской римско-католической церкви, дает нам в руки еще одно лишнее оружие для борьбы с схизматиками… |