Онлайн книга «Ласточкино гнездо»
|
– Вам не кажется, что все это ужасно смешно? – не удержавшись, спросила девушка у Еремина, который спрятал револьвер и готовился вернуться в машину. Андрей обернулся, и она невольно задержала взгляд на правильных чертах его лица. – Нет, не кажется, – равнодушно ответил актер. Он не имел в виду ровным счетом ничего обидного, но Лёка отчего-то приняла на свой счет – нет, не слова его, а то, что ей послышалось в его интонации. Ей почудилось, что Еремин упрекает ее за то, что из-за нее им придется еще раз репетировать, а между тем солнце жжет так, что становится трудно дышать. Хлопнула дверца – Еремин сел в машину, и Кеша, описав полукруг, отъехал на несколько десятков метров. Закусив губу, Лёка постаралась сосредоточиться. Вообще-то ее звали Ольга, и в жизни она носила фамилию Скирда, но режиссер счел, что на афише такое имя смотреться не будет, и, ткнув наугад пальцем в карту мира, выбрал для дебютантки псевдоним Аден – по одноименному городу. – Владимир Голлербах, Андрей Еремин, Федор Лавочкин, Нина Гриневская, – в упоении перечислила тогда Лёка Васе, – и Ольга Аден в боевике… – Ну Гриневская-то точно будет первой стоять, – хмыкнул Вася. – Ты забыла, кто ее муж… – Приготовились! Кеша, поехал! – загремел Борис в мегафон, после чего прильнул к глазку съемочного аппарата, проверяя, как сцена будет выглядеть на пленке. В толпе зевак какая-то старушка, державшая в руке пожелтевший кисейный зонтик от солнца, охнула и сделала такое движение, словно собиралась перекреститься. – Ces gens-là me font peur [3], – пожаловалась она по-французски стоявшей с ней рядом седовласой худой даме в пенсне на черном шнурке. – Que du bruit! – вздохнула вторая. – Je ne comprends pas pourquoi ils répètent toujours le même. Et la fille a une robe si courte… [4] – Son petit chapeau blanc est assez beau quand même [5], – строго заметила старая дама с зонтиком, чтобы оставить последнее слово за собой. Лёка поправила свою белую шапочку (которая больше смахивала на панамку с узкими полями) и стала старательно смотреть на волны. Шум подъезжающей машины. Хлопает дверца. Шаги. – Лёка, поворачивайтесь! – закричал Борис в мегафон. – Держимся серьезно, но не переигрываем! Вот так, хорошо! Репетиция окончена… Пирожков шевельнулся на стуле. – Можно гримировать? – спросил он, не веря своему счастью. – Да, грим, и потом снимаем, – кивнул режиссер. – Руки, руки не забудьте! И вот что: Фома Лукич, шофера тоже загримируйте! Петя, дай-ка мне сценарий… Надо добавить туда пару крупных планов. Ассистент раскрыл одну из папок и стал рыться в ней, ища нужные страницы. Пирожков усадил Еремина на свой стул и заученными движениями стал наносить на лицо актера желтоватую смесь тона и пудры «рашель № 2», а затем – как требовали условия тогдашних съемок – подчеркнул брови и ресницы, навел темные тени под глазами и накрасил губы. Еремин терпел и только стоически улыбался Лёке, которая ждала своей очереди. Подошел шофер Кеша, поглядел на процесс гримировки, к которому никак не мог привыкнуть, несмотря на то, что на съемках находился не первый день, и робко спросил: – А может, меня не красить? Вряд ли кто из зрителей на меня смотреть будет… – Ежели не красить, – строго ответил Пирожков, – у тебя кожа на пленке будет казаться темно-серой… – И он стал покрывать тоном шею и руки Еремина. – Конец первой серии и начало второй, ну! – Борис начал сердиться на ассистента, который никак не мог отыскать нужные страницы. – Уже нашел, – бодро отрапортовал Петя, протягивая ему отпечатанные на машинке листы, разлохматившиеся от того, что их то и дело передавали из рук в руки и вносили в них какие-то загадочные пометки. Режиссер пробежал глазами строки и карандашом с толстым грифелем стал вписывать в сценарий исправления, одновременно кое-где меняя нумерацию будущих монтажных кусков. Сам сценарий в то время выглядел примерно таким образом: «675. Эндрю едет в машине. 676. Машина едет по улице. 677. Мэри на набережной, смотрит на море. 678. Машина останавливается. Эндрю выходит из машины…» Возле номеров 675, 676 и 677 на полях почерком ассистента было написано: «снято». После номера 678 Борис добавил строку 678 а «Эндрю вынимает револьвер (крупный план)», а затем внес еще несколько изменений, которые показал оператору. – Можно вставить вид моря после 677-го, – заметил Нольде. – И опять план Лёки, тьфу, Мэри? – Да, чтобы зрители начали ерзать на местах от нетерпения. – Эдмунд Адамович усмехнулся. – А мы сегодня успеем? Мы же еще собирались заснять, как Володя с Федей бросаются на Еремина, чтобы спасти девушку. Правда, это уже начало второй серии… – Успеем, – лаконично ответил Нольде. В том, что касалось его работы, он не любил тратить слова попусту. Отойдя к камере, оператор на всякий случай проверил, что пленка заряжена правильно и не преподнесет при съемке неприятных сюрпризов. Киношники засуетились. Парикмахер Евграф Филиппович Фрезе придирчиво осмотрел пробор Еремина, убедился, что тот безупречно ровен, и кое-где добавил на волосы бриолину, чтобы их не растрепало ветром. Фотограф Беляев снял несколько кадров, попутно заверив Лёку, что она непременно станет популярнее, чем Грета Гарбо. Реквизитор Щелкунов в очередной раз пожелал убедиться, что используемый на съемках револьвер никуда не исчез, и тут же извинился, объяснив, что отвечает за «имущество кинофабрики» и не хочет неприятностей. – Приготовились к съемке! – с азартом закричал Борис в мегафон. Пот лил с него градом, но режиссер даже не замечал этого. – Андрей, Кеша, Лёка, на исходную! Помощник оператора по указанию Пети написал на дощечке мелом номер снимаемого куска и сунул дощечку под объектив. Оператор на пол-оборота ручки заснял дощечку, и Саша Деревянко ловко убрал ее из кадра. – На аппарате – есть! – крикнул Нольде режиссеру. – Начали! – скомандовал Борис в мегафон. Машина двинулась с места. Эдмунд Адамович припал к глазку и стал крутить ручку камеры. Сидя на стуле, Федя Лавочкин зевнул и деликатно прикрыл рот рукой. – Хорошо нашему главному злодею Мише, лежит сейчас где-нибудь на пляже или пиво пьет, – сообщил комик Володе, доверительно понизив голос. – Я как чувствовал, что до нас сегодня очередь не дойдет. Мише можно культурно отдыхать, а нам нельзя. У него смены нет, а у нас есть, вот и будем тут жариться, пока не пропечемся… Эх! |