Онлайн книга «Не кормите и не трогайте пеликанов»
|
– Прекратите сейчас же! – громко и резко сказал он. Почти крикнул. – Это не вам решать, говенные у меня книги или нет! Слышите?! Прекратите паясничать! – Прекращаю… Было видно, что ему все труднее держать себя в руках. Но он очень старался. – Давайте поговорим о Джулии… – Давайте… – я зевнул. – Давайте, – оживился он и отхлебнул кофе. – Вот вы мне скажите, профессор, только как на духу, – я взял эффектную паузу: – Она у вас в рот брала? – Что-о-о?! – он поперхнулся своим кофе и вытаращил глаза. – Да как вы… – Значит, не брала… – вздохнул я и побарабанил пальцами по столу. – Я так и думал. Вот и у меня тоже не брала, представляете? Два года из жизни – коту под хвост. Ну не сука? Он побледнел, стиснул зубы. Потом сжал кулаки и тяжело произнес, делая драматические паузы между словами. – Кто… вам… позволил? Слышите? Вы? Кто вам позволил издеваться над мертвыми? Я пожал плечами и снова зевнул: – Откровенно говоря, дорогой профессор, я ни у кого разрешения не спрашивал. Он снова замолчал, откинулся на спинку стула и сдавленно произнес: – А ведь вы действительно редкий говнюк… редкий… – Ну, наконец-то, – засмеялся я. – Сообразил. Меня развеселило это сочетание “вы” и “говнюк”. В нем было что-то калифорнийское, либеральное, что-то вроде полюбившегося выражения “идите в задницу”. – Кстати, дорогой профессор, – мне захотелось его добить. – А вы в курсе, что она вам изменяла? С прекрасным богом войны? Этого “бога войны” я выдумал. – Что? С кем? – С офицером морской полиции, – я засмеялся. – Так что мы квиты. – Жаль, что я инвалид, – прошипел он сквозь зубы. – А то я бы вас проучил. – Да ну?! – развеселился я. – Так уж и проучили бы? А чего ж вы тогда этих венесуэльцев-то с пистолетами не проучили? – Подлец… – прошептал он, поднимая костыль. – Настоящий подлец… Я, уважаемый человек, инвалид, пришел к нему как к человеку… – Вы не пришли, – перебил я его брезгливо. – Вас привезли сюда ваши холуи. Всё! Идите… Идите в задницу! В этот момент мне показалось, что моя душа отделилась от тела, взмыла к потолку и любуется на меня оттуда сверху. Он с усилием поднялся и, не взглянув на меня, заковылял к выходу. Я дождался, пока за ним закроется дверь, а потом кинулся через весь зал в туалет. Там меня вырвало. Через несколько минут я уже снова сидел на своем месте. Сердце бешено колотилось. Хотелось пить. Голова звенела, и руки ходили ходуном. – Мелко как! – раздался за спиной высокий женский голос. Пришлось обернуться. За соседним столом сидела девушка в красном свитере, стриженная почти наголо, и смотрела на меня в упор, не отрываясь. Глаза ее светились гневом. Отсутствие волос на голове делало ее лицо особенно выразительным. – Я все слышала! – Чего вы слышали? – сел вполоборота, чтобы лучше ее разглядеть. Какое-никакое, а развлечение. – Слышала, как вы издевались над бедным инвалидом! Это мелко! – Мелко… – согласился я. У нее были мягкие черты, широкий приплюснутый нос, чуть полноватые щеки и пухлые нежные губы. – Только это не бедный инвалид, а богатый. И ваше сочувствие ему не требуется. Поверьте, там рядом с ним и без вас достаточно этих… Произносить слова было трудно. Я чувствовал сильную усталость. Она молчала. – Слушайте! – сказал я слабым голосом и обмахнулся ладонью. – Мне плохо. Сходите в аптеку… Это за углом… – Так вам и надо! – объявила она. Встала, сердито бросила перед собой на стол салфетку. Я отвернулся, поставил локти на стол и, с трудом переводя дыхание, стал разглядывать чашку, оставленную профессором. Какая она маленькая, подумалось мне. Как игрушечная, будто детская. А пьют из нее такой недетский напиток. В голову вдруг пришла мысль о странном парадоксе человеческих возрастов. Дети любят игрушки, любят все настоящее – впрочем, Кальвин именно это в них не терпел: подите от меня прочь, маленькие отродья. И Чоран, и Селин, и даже Хармс, думал я, не терпели. А вот взрослые не любят игрушек. Им нравится вокруг себя живое, настоящее, хотя сами они кругом ненастоящие, деревяннее любой дрянной старой куклы. – Вам правда плохо? – раздался надо мной все тот же голос. Поднял голову. Девушка, та самая, которая “мелко”. Я видел рядом с собой только пухлые красивые губы. Молча кивнул. – Давайте я, может, правда схожу… – Слушайте, – выдавил я. – Он – гад, понимаете? Самый настоящий гад! Из-за него человек погиб, понимаете? Хороший человек. Девушка, такая же вот, как вы… Слова давались мне с трудом. – Ой! – она поднесла ладонь ко рту. – Я даже не знаю… Голос был высоким, почти визгливым. Опустилась на стул, на тот самый стул, где десять минут назад сидел этот профессор. – Мне домой нужно, – тихо произнес я. – Такси бы… – Я сейчас, – она вскочила. – Сейчас всё будет. Я – в аптеку за валокордином, а потом за вами. У меня тут машина неподалеку. Только никуда не уходите, ладно? Она бросилась к своему столику, схватила со стула пальто и быстро побежала к выходу. – Девушка! – крикнул я вслед. – Вас как зовут-то? – Наташа, – бросила она, не оборачиваясь, и исчезла за дверью. – А меня Андрей, – угрюмо пояснил я стоящей передо мной сахарнице, единственной свидетельнице нашего разговора. Через десять минут мы сидели в ее машине, а через два часа уже лежали в постели у меня в квартире. – Понимаешь, – она потерлась пухлой щекой о подушку. – Я, когда зашла в аптеку, решила презервативы заодно купить. На всякий пожарный. Подумала, что тебе после такого стресса захочется близости. Я улыбнулся и поцеловал ее пухлые нежные губы. И тут у нее задребезжал телефон. Телефон дребезжит фирменным сигналом. Ну чего ты дребезжишь? Задерживаюсь у дверей, вытаскиваю из кармана и смотрю на монитор. Очень вовремя. – Здравствуйте, – говорю специально громко, – Алла Львовна! Свободной рукой тяну на себя белоснежную пластиковую евродверь. – Здравствуйте, Алла Львовна! – передразнивает у меня за спиной Никита Виссарионович. – Клоун! Слышь, Алла Львовна, а дверь кто за собой закрывать будет?! “Перебьешься, старый пидор, у тебя тут и так верных слуг целая кафедра”. – Ну, как вы там, Андрюша? – в трубке участливый голос Аллы Львовны. – Да вот, – говорю, – от Никиты Виссарионовича только что. |