Онлайн книга «Не кормите и не трогайте пеликанов»
|
Прохожу мимо стола Клавдии Степановны, весело ей киваю. Она, оторвав взгляд от монитора, смотрит на меня каменным взглядом и крутит пальцем у виска. – Говнюк! – кричит мне вслед Никита Виссарионович. По-отечески, так сказать. Зато искренне. Все равно он здесь лучше всех. – Наверное, и ходить не стоило, – произносит Алла Львовна. – Зря вы, ей-богу. – Алла Львовна, – я выхожу в коридор. – Ничего не вышло. Даже слушать не захотел. Сразу разорался. – Неудивительно, – она вздыхает. – Ну, ладно уж… всё путем, мой дорогой, не переживайте. Я как-нибудь уж выберусь. – Это несправедливо. – Иду по узкому коридору в сторону лестницы. Здесь всегда полно народу, особенно в перерывах. Очень трудно разойтись с теми, кто идет навстречу, и теми, кого хочется обогнать. Всякий раз приходится извиняться, толкаться, просить посторониться, разворачиваться плечом вперед, вжиматься в стены. – Андрюша, – смеется в трубке Алла Львовна. – Вы сейчас проявляете удивительную инфантильность. Но все равно – большое спасибо. Удачи вам! Я прощаюсь и нажимаю кнопку “разъединить”. “Выберусь”. Молодец какая! Интересно, а я теперь “выберусь”? О ней есть кому подумать, а обо мне теперь кто подумает? Всего-навсего принес себя в жертву. И вот – награда! “Удивительная инфантильность”. Ну, спасибо, дорогая. Если она Никитку так же поблагодарила после того скандала с арабом – то удивляться нечему. Понятно теперь, отчего все так закончилось. Я только что закончил читать лекцию и закрывал 114-ю аудиторию, когда кто-то потянул меня за рукав. Обернулся и увидел Лугина. – Слыхал?! – его заросшее бородой неопрятное лицо выражало испуг. Нет, я ничего не слыхал. Повернул в замке ключ, вынул его из двери и сунул в карман. Мимо нас, едва ворочая распухшими варикозными ногами, проковыляли две толстые пожилые преподавательницы с кафедры иностранных языков. Лугин подождал, пока они отойдут на приличное расстояние, а потом тихо произнес: – У нас чепэ, Жирмуноид! – Да? А что случилось? Михуйло подал на должность профессора? Он поморщился. – Что случилось? – повторил я. – Ты это… – он огляделся по сторонам и почесал заросший пеликаний подбородок. – Знаешь такую, Аллу Львовну? – Более-менее… – Более-менее, – передразнил он. – Короче, ей тут один араб нахамил. Я пожал плечами: – Ну, нахамил и нахамил… бывает… мы-то тут при чем? – Как при чем? Ты что – дурак? Он сейчас такое этому арабу устроит. – Лугин понизил голос. – Потянет на международный скандал! Вызовет, и всё – колобок закатился за лобок. – Кто устроит-то? – я ничего не понимал. – Господи, что ж ты неврубный-то такой? Никитка! – Ну? – Блин, хер гну… Его попрут, сердешного, и нас вместе с ним, рабов божьих. Мы ж его люди-то! Тут я вспомнил, что Лугин недавно активно начал делать карьеру и устроился в международный отдел. Я вдруг почувствовал, что он за последнее время делается все больше похож на мелкого полуначальника, из тех, что крутятся по кабинетам, бегают по лестницам вверх и вниз с озабоченными мордами и доносят всем распоряжения высшего начальства. – Пошли, говорят тебе! – Лугин нетерпеливо потянул меня за руку. – Надо выручать шефа. Мне одному стрёмно… – Погоди, мне ключ еще сдавать… Каким образом это меня касалось, я не понимал, но решил, что Лугину видней. – Времени нет, – торопил он. – Пошли, говорю, я тебе по дороге все расскажу. Мы пустились по узкому коридору в сторону центральной лестницы. Несмотря на тучность, Лугин шагал очень быстро, словно летел как бог-посланник на крылатых сандалиях, ловко лавируя между студентами и преподавателями, которые попадались навстречу. Я едва за ним поспевал и догнал только у лестницы. Пока мы поднимались на третий этаж, где располагались административные службы, Лугин рассказывал мне про скандал, который вышел у Аллы Львовны с арабом. Она принимала экзамен по русской литературе и поставила удовлетворительно какому-то стажеру-сирийцу. Он там, по словам Лугина, что-то про Пастернака не ответил. Стал ее уговаривать поставить “хорошо”, сначала, как водится, вежливо, потом все настойчивей и, наконец, начал кричать, что она его травит по национальному признаку. – Это как? – удивился я. Мы преодолели широкий лестничный пролет. – Как-как, – передразнил Лугин. – Кричал, в общем: вы, мол, – еврейка, и всех арабов ненавидите. А потом еще пуще. У вас тут, говорит, в институте одни евреи, и все ненавидят арабов. И Пастернак, говорит, ваш – тоже еврей. – А она чего? – спросил я. Пока он говорил, мы уже почти добрались до третьего этажа. – Да ничего, в общем-то. Старуха, ты же знаешь, железная. Прямо Афина Паллада. Просто молча указала ему на дверь. А теперь его Никита к себе вызвал. – Кого? – Да араба этого! Не тупи, Жирмуноид! Видимо, кто-то стуканул. Представляешь, что Никита может устроить?! До мордобоя дойдет! А нам с тобой… – Кого я вижу?! – навстречу, раскрыв объятия, спускался Марк Ильич. Его лицо светилось от умиления. – Мужи науки спешат на грозную сечу! – Ой! – отмахнулся Лугин. – Марк Ильич! Не сейчас! В приемной, замерев на своем месте как статуя, сидела Клавдия Степановна. Ее лицо, некрасивое, с крупными морщинами, выражало безнадежность. Увидев нас, она только покачала головой. – Шеф у себя? – спросил Лугин тревожно. Клавдия Степановна печально кивнула. – Он что, уже там?! Сириец этот? – испуганно уточнил Лугин. Клавдия Степановна кивнула еще печальней и закусила губу. – Блин! – Лугин с досадой щелкнул в воздухе пальцами и повернулся ко мне. – Не успели! Чего теперь делать-то? Он почесал подбородок. Из-за двери, ведущей в кабинет, доносились мужские голоса. Один высокий, надтреснутый, Никиты Виссарионовича. Другой – густой и более низкий, по всей видимости, принадлежавший арабу. Мы стояли, переглядывались и слушали. Голос Никиты Виссарионовича делался все громче и в конце концов перешел на крик. – Ты что себе позволяешь?! – кричал Никита Виссарионович. – Ты как посмел такое сказать?! Ему ответили. Так тихо, что ничего нельзя было разобрать. – Что значит тебя неправильно поняли?! – гремел Никита Виссарионович. – Готовиться надо к экзаменам! Ясно?! Тогда тебя тут понимать будут! Где ты тут евреев нашел, я тебя спрашиваю?! Евреи, понимаешь, ему не угодили! Совсем распоясался! Да-да… Девок водишь в общежитие! Занятия прогуливаешь! Это что, тоже евреи виноваты?! Пастернак, видите ли, ему не угодил! Пастернак у него еврей! Да ты знаешь, кто ты после этого?!. Ты – сам еврей! Вот ты кто! Засранец эдакий! |