Онлайн книга «Право учить. Повторение пройденного»
|
— Проводите? — Следуйте за мной... Мастер. Последнее слово он выдавил изо рта таким немыслимым усилием, что оно напомнило рычание зверя. Предупреждение? Угроза? Не трать напрасно силы, дедуля: ты мне не соперник. Всю дорогу до покоев, занятых герцогом, мэнсьер молчал, но так выпрямлял и без того не слишком согнутую годами спину, что и слепому было бы ясно: мне и моему недостойному поведению выражается гордое презрение. То есть, мои слова обидели славного старика, денно и нощно занятого заботой о благе вверенного ему города. Настоящее детство в исполнении убелённого сединами переростка. «Ты и сам любишь строить из себя ребёнка...» — небрежно заметила Мантия. Люблю. Но меня от детского возраста отделяет гораздо меньше лет, чем его. Не находишь? «Это как посмотреть... Чем ближе подходишь к Порогу, тем крепче начинаешь держаться за жизнь...» Ну и что? «Такое поведение свойственно и старикам, и детям: первые боятся умирать, потому что узрели красоты подлунного мира, вторые, потому что ещё не успели их постичь... Причины разные, а результат один: старый, и малый тратят все свои усилия на то, чтобы не отпустить жизнь от себя ни на шаг, а потому становятся очень похожими друг на друга...» Означает ли это, что человек средних лет умирает охотнее? «Охотнее? Не глупи... Смерть приносит радость только в том случае, когда обрывает череду страданий, и то, радость сомнительную... В середине жизни, находясь в самом расцвете, человек уже знает достаточно, чтобы понимать: всего он не сможет достичь никогда, а потому не проливает горькие слёзы, когда приходится сделать Шаг-За-Порог, довольствуясь обретённым и не замахиваясь на недоступное...» Что-то я не замечал на лицах умирающих подобной просветлённой умудрённости! «Неведение тоже может быть благом... Многие мудрецы, прожив дольше отпущенного срока, потом жалели, что не сложили голову в те времена, когда она была лохматой, а не лысой...» Правда? Сама видела? «Сама, не сама, не в этом суть... Тебя возмутила чужая игра в детство, и я всего лишь хотела сказать: отмечая недостатки других, искореняй их прежде всего в себе...» Не хочется. «Отмечать или искоренять?..» И того, и другого. Лень. Эта жара меня утомляет... «Не обращай на неё внимания...» Будет толк? «Конечно... Она, как истинная женщина, обидится и уйдёт...» А ты откуда знаешь? «Как ведут себя женщины? Поверь, знаю... А тебе не мешало бы иногда походить на истинного мужчину...» Каким образом? «Не образом, а чем-то, похожим на... Не отвлекайся!..» А? И верно, не стоит. Потому что мы уже пришли. * * * Окна в покоях герцога были закрыты и занавешены кисейными портьерами, сквозь которые даже дневной свет проходил весьма неохотно. Соответственно, дышать было почти нечем. Зато толстые стены сохранили свою прохладу — на радость моему телу, потерявшему изрядное количество влаги, и на горе закутанной в мохнатое одеяло фигуре, которая поднялась из кресла, встречая посетителей. Да, это был Льюс Магайон — молодой человек лет тридцати, светловолосый и сероглазый. Зимой он показался мне несколько менее крепким, чем его младший брат, а сейчас и вовсе производил впечатление развалины. Впрочем, кто из нас, мучимый болезнью, выглядит привлекательно? — Что-то случилось? Да, и голос слабый. Неужели, слишком поздно? — С вами желает говорить Мастер Академии. — Мастер? — Припухшие веки удивлённо вздрагивают. — Что привело Мастера в этот город? «Этот город». Не «мой город». Существенная разница. Молодой человек не чувствует себя здесь хозяином? — Тревога за жизни горожан, милорд. — Они в опасности? — Льюс едва успевает подхватить накидку, на которой от волнения ослабла хватка его пальцев. — Полагаю, да, милорд, и в большой. В смертельной. — В чём её причина? — Отравленная вода. — Вода? — Он на мгновение задумался. — Вы говорите о городских колодцах? Но люди не берут из них воду: ещё зимой отец, получив известие о воде, непригодной для питья, велел изыскать другой источник. И если не ошибаюсь, его нашли? Льюс подошёл к столику и взял бокал, наполненный прозрачной жидкостью. — Эта вода выше всяких похвал. — К сожалению, милорд, именно о ней я и говорю. Она отравлена. Хрустальные брызги смешались с водяными, когда герцог разжал пальцы. — Отравлена? — Но её пили не все жители города. Например, без неё обходились те, кто был осведомлён об угрозе, исходящей от источника. Мэнсьер, к примеру. Не так ли, почтенный? Я обернулся, но успел только увидеть отступающего назад и захлопывающего за собой дверь старика. Последовавший далее лязг железа ясно сказал: нас заперли. — На что вы надеетесь, глупец? — Крикнул я, подозревая, что мэнсьер не ушёл далеко. Мои подозрения оправдались: старик хрипло расхохотался за дверью. — Прожить дольше, чем вы! — Это не так просто. — Проще, чем кажется! Герцог уже не жилец, а вы покинете этот дом с обвинением в убийстве. Не думаю, что вас спасёт ваш титул! * * * Сколько прошло времени? Не более пяти минут с того момента, как защёлкнулся дверной замок. А казалось, что минула вечность. Но если об этом говорили даже мои чувства, что должно было твориться в душе молодого герцога, носящего, как ему наверняка думалось, свой титул последние дни? Льюс смотрел мимо меня, да и вообще, мимо. В дали, недоступные обычному взгляду. Смотрел, задержав дыхание, а потом прошептал: — Значит, я умираю... — Приговор ещё не подписан, милорд, — я осторожно попытался увести мысли молодого человека с опасной тропинки, но он меня попросту не слышал. — Я заслужил это... Боги покарали меня за недостойные желания. — Делать им больше нечего! Фыркаю, но даже кощунство в отношении небожителей не помогает: Льюс медленно, но верно погружается в омут скорби. — Я желал смерти своему брату, и теперь должен искупить этот грех... Я вдохнул. Выдохнул. Могу понять отчаяние, вызванное неожиданным и крайне печальным известием, но пока герцог нужен мне вменяемым. Да и потом тоже, поскольку лично я не собирался ни умирать, ни доказывать свою непричастность к смерти Магайона. А лучший способ отвести от себя обвинения — предъявить живую и здоровую жертву. М-да, но как выполнить оба эти условия? Особенно касающееся здоровья? Телесное в явном непорядке, а душевное, если не принять действенных мер, скоро с ним сравняется. |