Онлайн книга «Королева брильянтов»
|
За окном блестели брильянты снега. Голубое небо горело чистым золотом солнца. В душе Михаила Аркадьевича царила предпраздничная атмосфера, в доме уже стояла наряженная елка, жена и прислуга суетились, заготавливая провизию к рождественскому обеду и подарки детям. Вся Москва окунулась в любимую суету. Даже воровской мир в эти дни почти не безобразничал. Пять дней до великого праздника! Всем хотелось праздновать Рождество, хотелось веселья, застолья и разговения после долгого поста. Всем, кроме одной личности. Михаил Аркадьевич предчувствовал, что радостный настрой, охвативший после семейного завтрака, будет недолгим. Предчувствия не обманули. В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, ввалился юный господин из Петербурга. Даже вид его раздражал Эфенбаха. Излишне полный, как перекормленный маменькин сыночек, при этом в теле заметна природная сила. Крепкая шея, светлые волосы и белобрысый чуб, в общем – ничего особенного, смазливая личность, какая нравится барышням. Больше всего Михаила Аркадьевича раздражал взгляд юного чиновника. Он умел как-то так уставиться, будто влезал в голову и самую душу. Удивительно неприятное чувство. – Позвольте, господин Эфенбах? Михаил Аркадьевич с удовольствием послал бы юный талант куда подальше, но вместо этого искренне улыбнулся. – О, рад вас видеть, раздражайший друг мой Ванзаров… Юный чиновник приблизился к столу для совещаний, с мерзким скрипом отодвинул стул, плюхнулся с не менее мерзким скрипом и положил перед собой несколько папок. Михаил Аркадьевич понял, что утро будет испорчено. – Я изучил незакрытые дела за последние несколько месяцев, – преподнес Ванзаров «приятное» известие. – Прекрасно, расчудесно, нечего сказать! Где вы их раскопали? – В шкафу, в приемной части, – ответил Ванзаров. Эфенбах вспомнил, что давно хотел повесить на дверцу шкафа со старыми делами хоть какой-нибудь замок. И вот пожалуйста! Вот к чему привела нерасторопность. – Какой заприметный глаз у вас, Ванзаров! Юный чиновник не счел нужным ответить на комплимент. – Позвольте продолжить? Благодарю… Я просмотрел несколько дел и заметил некоторую последовательность, – продолжил он как ни в чем не бывало. – Последовательность? Какую же, например? Ванзаров разложил перед собой папки в ряд, будто раскрыл карты. – Три дела, странным образом похожие между собой, – сказал он. – В каждом обнаружен схожий сюжет: в гостинице ограблен богатый постоялец. Ограбление произошло после знакомства с дамой и проведения с ней ужина в ресторане гостиницы. При этом все свидетели… Эфенбах не в силах был терпеть подобную глупость. – Ванзаров, друг мой раздражайший, а что вы окончили? – резко перебил он. – Петербургский университет, отделение классических древностей, – будто смутившись, ответил юноша. – Разновсякие Карфагены с Вавилонами? – Почти: Древняя Греция и Рим. – Сколько вам лет? – Двадцать три, – ответил Ванзаров, в смущении добавив себе год. – Так чего же вы наукой не пользуетесь с вашими неподъемными талантами, а в полицию подались? Вопрос был поставлен прямо, отвечать на него следовало не менее искренне. И Ванзаров ответил: – Цель моей жизни – нахождение истины путем расследования преступлений и торжество закона. – А-а, ну теперь мне все понятно, – удрученно сказал Михаил Аркадьевич. Именно этого он боялся: юноша не только романтически наивен, но еще и честен. Хуже не придумаешь для службы в полиции. Надо принимать срочные меры. Пока чего-нибудь не натворил. – Так вот, все эти три преступления с точки зрения логики объединяются… Какая у логики была точка зрения, осталось неизвестным. Эфенбах отстранил рассуждения юноши резким жестом. – Мой раздражайший друг Ванзаров! – сказал он, бросая на стол канцелярский конверт, появившийся из ящика стола. – Обер-полицмейстер Москвы учредил особый фонд для молодых чиновников полиции. Прошу… Ванзаров заглянул в конверт. – Здесь купюра в сто рублей, – сказал он. – Именно она, кумушка-душенька: сто рублей! – Эфенбах встал из-за стола и придал голосу торжественности. – Эти деньги предназначены на то, чтобы вы досконально изучили практическую часть совершенных преступлений. Каким образом конверт с крупной ассигнацией оказался в столе начальника сыска, знали только трое: стол, Эфенбах и некий купец, который умело забыл конверт на прощание. Чем избежал мелких неприятностей от полиции. Михаил Аркадьевич взяток не брал, но и не отказывал добрым людям. Как объяснишь московскую тонкость пришлому юноше из Петербурга? Пусть пребывает в иллюзиях. Ванзаров не спешил пребывать в них. – Разве такой фонд имеется при московской полиции? – спросил он. – Как еще имеется! – уверенно ответил Михаил Аркадьевич. – Из своего кармана я столько денег вам не дам. Аргумент был весомый. Но упрямец не отступал. – Каким образом эти деньги помогут изучить практическую часть? Эфенбах вальяжно взмахнул в сторону солнца и голубого неба. – Прямо немедля отправляетесь в один из ресторанов, где было совершено возмутительное преступление, и тщательно изучаете обстановку. После чего идете в следующий. И так, пока не исследуете все рестораны, где были возмутительные кражи и будут еще. Полагаю, этих средств вам хватит на десять-пятнадцать заведений. Нельзя сидеть просто так за столом, надо обедать, немного выпить, не привлекая внимания. И осматриваться. Внимательно и зорко! – Но… – попытался возразить юный чиновник. Возражения были отвергнуты. – Не принимаю! – воскликнул Эфенбах. – Это приказ! Исполнять немедленно! Ванзаров нехотя засунул конверт за отворот сюртука и поднялся, собирая папки. – Слушаюсь, господин начальник… – Оставьте дела, оставьте, раздражайший друг мой… И прошу вас: поменьше этого петербургского официоза! У нас тут все по-семейному, – говорил Эфенбах, обнимая Ванзарова за плечи и легонько подталкивая к выходу. – Для вас я запросто – Михаил Аркадьевич, старший коллега… – Слушаюсь, господин статский советник. – О, какой вы педант! Так нельзя в такие-то цветущие годы! Убедившись, что пытливый юноша удалился из приемной части, Эфенбах строжайшим тоном вызвал своих чиновников. Вся сыскная армия Михаила Аркадьевича состояла из четырех человек. Трое из них явились в кабинет, не ожидая ничего дурного в ясное предпраздничное утро. Самому старшему и опытному, Лелюхину, было далеко за пятьдесят. Самому молодому, Актаеву, минуло двадцать пять. Между ними на возрастной шкале располагался Кирьяков. |