Онлайн книга «И в печали, и в радости »
|
– Господи, еще этот снег! Нужно ехать к нему! – я остановила себя. – Ты меня к нему больше не пустишь, да? Он молча смотрел на меня. Потом заговорил: – Это будет новая боль. Маричка, он… Нам сложно, но я думаю, что мы справимся и выйдем из этого состояния. Не без потерь, но… Я не знаю, как мы это сделаем, если он опять увидит тебя и должен будет попрощаться, – он посмотрел в окно. – Хотя я думал, что увижу тебя, и у меня сердце разорвется. А нет! Я жив, дышу, готов сесть за руль. Но он слабее пока что. – Юра, я не хотела, чтобы так… Он резко посмотрел на меня. – Не жалей только! Мы ведь знали, что так будет, – повторил он. – Неужели? – Всегда знали. Ты должна была уехать весной. Ты согласилась побыть нашей некоторое время. Я не должен был потакать себе. Если бы я сдерживался, ты бы… Ты бы сама не проявила инициативу. Ты не виновата в том, что мы так залипли на тебе. Он помолчал. – Прохладно. Здесь все время так было? – его голос стал тихим, он прятал взгляд. Я видела, что он изменился, но еще не понимала, как. Он не в себе, это точно. Что в его глазах? Неуверенность, переживания? В них – боль. Я вдруг ее почувствовала. Как же поверхностно и быстро я дала ему оценку! Ему плохо. – Юра, а ты? Что было с тобой все это время? Он в замешательстве посмотрел на меня. – Давай вернемся в комнату? Дрова еще есть? Он растопил камин. – Я должен тебе сказать, что… Ты ведь будешь потом думать об этом и вспоминать нас. Придумывать какие-то причины, – он сидел по-турецки перед камином и смотрел на огонь. Я пыталась почувствовать его, понять, где он сломался, и насколько это непоправимо? Он продолжал говорить. – Знаешь, мне сейчас не важно, что ты подумаешь обо мне и о моем чувстве собственного достоинства. Я не хочу, чтобы ты потом придумывала себе вину… – За что вину? Ты что собираешься сделать? Он посмотрел на меня. – Нет. Я ничего такого не собираюсь. Не забудь, кстати, позвонить Олегу, минут через десять-пятнадцать. Он паникует. Скажи ему, что жива-здорова. – Зря паникует? – Я не собираюсь вредить тебе или себе, – горько улыбнулся Юра. – А почему он так думает? Он сглотнул и поднял глаза на меня. Я увидела Мишу. Не в том смысле, что я увидела ребенка, но я увидела взгляд, не свойственный Юре: искренний и открытый, а еще – безоружный. Вот каким он был сейчас! Исчезла броня, за которой он прятал свое дорогое, и он мне его не дарил, как тогда, когда мы любили друг друга. Он смотрел так, как будто отдал самое дорогое его сердцу врагу на растерзание. – Мне было… плохо. Ты уехала, и я… – Ты сам отвез меня! – Я пожалел об этом очень скоро. – Ты мог забрать меня! – Нет. Я хотел, чтобы ты приняла решение без моего давления. И я переоценил себя. – он замолчал. – Я каждый вечер хотел сесть в машину и приехать за тобой. Наплевать на себя, на свои требования, разрешить тебе сходить с ума и рисковать жизнью. – Он говорил, выдавливая из себя фразы. – Мне было очень плохо! – опять пауза. – Но я держался. Сложно было быть дома и находиться с Мишей. Он вынуждал чувствовать, а еще говорил о тебе постоянно. Я избегал его и своих мыслей. Я перестал описывать исследования. Брал себе в график дополнительно простые какие-то операции. Мне нужно было занять себя чем-то механическим. Потом мне стало этого мало. Когда я уже перестал слышат твой запах на постели, я понял, что схожу с ума, перекладывая твою одежду, перелистывая книги, которые ты трогала. Не бойся только, пожалуйста! Я признаю, что моя любовь к тебе – она чересчур… Я знаю, что это зависимость, и это надо лечить. Я разучился чувствовать радость. Мы оба… – он помолчал несколько секунд. Перевел дыхание и начал заново: – Я хотел иметь отношение к чему-то, что тебе дорого. И пошел на Майдан. Там нужны были волонтеры в медслужбу. Даже не зря, было несколько инсультов… – А что там, на Майдане, кстати? Он округлил глаза. – Ты не следишь за этим? – Ну, захожу в сети на пять минут в день… – Ты так горела этим! – Да, Юра, я такая. Я загораюсь, отдаю себя в тот момент, что требуется, и остываю. Но я не остыла к вам с Мишей. Он обхватил голову руками. – Пожалуйста! – сказал он в пол. – Я сейчас с тобой предельно откровенен. Мне сложно говорить. Мне очень больно! – он начинал злиться. И я почувствовала надежду. Он способен выражать чувства, пусть плохие, но все же! – Если скажешь, я заткнусь! – Не надо, пожалуйста! – Тогда не ври мне! Не говори, что любишь. Не говори, что не остыла! Но это правда! Я промолчала. Я схватила ниточку и распутывала клубок, в который он завернулся. Я промолчу, я потерплю, мне ничего не стоит. Я всю жизнь ругала себя, критиковала, стыдила, заставляла, а теперь, после Юры, Миши и Леса, я чувствовала в себе силы смотреть на себя трезво и не бояться боли. Я к ней привыкла, и я ее не столько чувствовала, сколько понимала, что болит, но я потерплю, потому что мне надо размотать, я крепко держу нитку и не упущу. Я теперь умею ждать. Он заговорил: – Короче, Мише стало плохо и я начал приходить в себя. Понемногу. Марич, до тебя мы как-то жили. Сложно, но, по-своему, нам было хорошо. А ты появилась, и мы узнали, как это, по-настоящему, хорошо. Мы оба! Мне стало понятно, какой бедной была моя жизнь, и как мне не хватало тебя. Я не знаю, как жить без тебя, но я должен. Ради него, должен! И я буду! – он смотрел на меня в отчаянии. – Олег переживает, что я молчу, я замкнулся. Больше, чем обычно. – Ты спишь? Он не ответил. – Юра, ты спишь? – Иногда. Я громко вздохнула. Встала. Отошла от него. Не разворачиваясь, я сказала: – Юра, я знаю, что ты не хочешь, чтобы я чувствовала вину, но ты же понимаешь… – Ты справишься, – глухо ответил он. – Да, я достаточно поверхностный человек и во мне хватает здорового эгоизма. – Нет, ты просто сильнее нас. И у тебя здоровая психика. Не совсем, но относительно нас. – Скажи мне, ты любишь меня или ты думаешь что я только твоя болезнь? Что это? Он молчал. – Юра, ты мне можешь ответить? – Зачем ты спрашиваешь? Я… – он встал. – Я тебя не понимаю! Я не понимаю откуда такая черствость? Ты хочешь потешить свое эго? Рассказывать австралийским аборигенам о влюбленном в тебя гение, который не был способен охватить всю широту твоей богатой натуры? Тогда тешься, я люблю тебя! И когда ты была, я был сильнее, я был лучше, чем все 35 лет до тебя. А теперь назад? Научиться жить без тебя? Найти другую? Не нужен мне этот опыт, не жди, что я скажу «Спасибо» за то, что я узнал счастье. Лучше не знать, чтобы не хотеть. Я не могу светло грустить об ушедшем и упиваться ностальгией! – он подходил ближе, всматриваясь в меня. – Ты же понимаешь, что после этого признания любое твое слово жалости вызовет во мне агрессию. Пожалуйста, не надо оправдывать ожидания Олега! По крайней мере, эти его ожидания, – он повышал голос и был зол. – Не жалей меня! Не смей! Хотя бы ради… – он запнулся. – Ведь что-то было? |