Книга И в печали, и в радости , страница 132 – Марина Макущенко

Мне стало неловко. Хотя, если бы Юра не предупредил, я бы сразу обратила внимание на нашу похожесть? Нет. Но неизвестно, что у нее в голове.

– Міша, ти не з усіма мене познайомив. Хто це?

Миша помолчал. Я почувствовала, как подошел Юра, и увидела перед собой его руку. Что, вот так встать и отступить? Смириться? Опять назад, чтобы пройти вперед? Чтобы потом, когда-нибудь, он ее увидел и признал. Наверное, это выход. Не все ведь сразу.

– Бабуся? – спросил ребенок.

Я видела ее глаза, и как они меняют выражение. Вот оно, удивление, неверие, потом внимательный взгляд на меня, опять на Мишу, боль. Ей нужно было спрятаться, я чувствовала. Я резко встала, поблагодарив свои сильные, хоть и затекшие от длительного сидения ноги, потому что Юрина рука не была твердой. Он смотрел на мать. Я вздохнула, он услышал и очнулся. Вернулся. В руку, которая поддерживала меня – вернулась сила.

– Миша, а кто это? Ты нам представишь эту девушку? – я впервые услышал глубокий, сильный голос Юриного отца.

– Мама, – Миша ответил удивленно и с вызовом. Вы не знали? Странный вопрос.

– Я понимаю, что вы сейчас удивлены… – начал Юра.

– Это не то слово, Юр, – возразила близнец.

– Я вижу. Но у меня были веские причины не ставить вас в известность.

– Такие же, как тогда, когда вместо Москвы ты уехал в Берлин? – спросил отец. – Или когда придумал вернуться в Киев? Или когда Мишу оставил себе? Ты не думаешь, что мы не молодеем, и нам все труднее даются твои сюрпризы!

– Это приятный сюрприз, папа.

Все молчали.

– Вы будете сердиться. Я знаю. Но, вы не можете ждать от меня, что я буду советоваться с вами. Вы могли уже и привыкнуть за всю нашу жизнь.

– Юра, я бы не удивилась, если бы ты завел динозавра. Но не девушку. На рептилии ты хоть опыты можешь ставить.

– Маша! Остынь. Для тебя этот сюрприз, кстати, не самый приятный, поэтому я так бы не улыбался на твоем месте. Ты должна Янке 500 долларов!

– Что? – удивились обе вслух.

– Ты же поспорила с ней, что я – гей. Ты проиграла! Это Маричка, моя невеста.

– Кто?! – я не успела подсчитать сколько голосов переспросило одновременно.

– Женщина. Единственная в моей жизни женщина, которую я люблю. Очень люблю, и она будет моей женой. Через неделю.

– Когда? – опять хором.

– Четырнадцатого января.

Молчание. Надо что-то делать.

– Может, сядем за стол? – предложила я.

– Подождите, Маричка. Простите меня за то, что я перебиваю вас, я, как и все тут, не верю, что вы из плоти и крови, и чувствую, что своей просьбой, почти святотатствую, но подождите секунду? – к нам подошел отец. Он пилил Юру взглядом. Тот был как будто из металлического сплава. Не поддавался.

– Ты женишься? Ты?

– Я надеялся, что вы будете рады.

– Рады? Юра, это редкий случай, когда Маша права.

– Пап, одолжишь пятьсот баксов? – вскочила та.

– Нет! – обернулся он к ней. – Мне никогда не нравилось, что ты называла его геем, плати теперь за это! – он осекся, посмотрел на меня и прокашлялся. – Извините! – потом опять к сыну: – Юра… – он смотрел на него, потом на меня. – Простите, но это правда? Миша к вам расположен и он вас любит? – во второй части вопроса он имел в виду сына и обращался ко мне.

– Ты же у меня хотел это спросить! – возразил Юра.

– Юра, да ты же…

– …не способен любить? – закончил тот. – Папа, я… – он замолчал, перевел дыхание. – Папа, я не буду обижаться на вас. Я понимаю, почему вы так реагируете, но это правда. Со временем вы поймете.

– Не будешь обижаться? Как давно вы знакомы?

– Пап, мне тридцать пять лет через три месяца будет! Что за вопрос?

– Как давно вы…?

– С февраля или с конца января, – ответила я.

– Год! И ты нас не пускал сюда, ни слова не сказал, мы не знали, что с тобой, что с Мишей! А ты, оказывается…

– Более счастлив, чем вы все думали! Мне извиниться за это?

– Хватит! – она встала. – Одному через три месяца исполниться тридцать пять, а другому шестьдесят. А разницы между ними немного, скажу вам. Упрямые бараны! – она говорила со мной. – Простите нам наше замешательство. Вы, наверное, были готовы к этому?

– Да.

– Я вижу. И не только к этому… Мы привезли продукты и даже кутью из супермаркета, но я вижу, у вас своя.

– Мы вчера все вместе приготовили.

– Вместе? – она посмотрела на Юру. – Разрешите вам помочь накрыть на стол? Девочки!

С «девочками» она говорила властно, с «мальчиками» говорила редко. Двигалась плавно и грациозно. Сколько лет она в балете? Наверное, ей тогда еще и пяти не было, когда она впервые исполнила свое первое па. Она демонстрировала уважение к моим правилам. Верить ей? Не терять бдительности? Ждать подвоха? Хватит! Она мне помогла только что. Как и всем. Несколько ее шагов, и атмосфера разрядилась. Все засуетились, стали выставлять тарелки, распаковывать привезенные подарки. Юра был рядом. Не отступал ни на шаг. Мне этот хвост мешал, но прогнать его при всех я не осмеливалась. Ему нужна была моя поддержка, не меньше чем мне – его. Все расслабились, но продолжали наблюдать за нами. Застыли и прервали разговор, когда Мишка влетел в кухню с криком:

– Мама, я на небі знайшов найбільшу Зірку!

– Мы просто не привыкли к тому, что он такой резвый, – оправдал всех Сергей.

– А обычно? – спросила я.

– Обычно? – он хмыкнул. – Обычно он сидит в углу или на руках Юры и ждет, когда все свалят. И он обычно мамой никого не называет.

Ни разу за вечер я не услышала слово «мама» от Юры. Я видела ее взгляды, видела, как она оценивает его, рассматривает, любит. Она его любит. И он ведь ее тоже! Но только не напрямую. И он ее по-прежнему не особо видел. Отвечал на прямые вопросы, вежливо улыбался, не шарахался, если она проходила мимо, но она его не гладила по голове, как Сергея, не шутила с ним и не подзадоривала. Забегая наперед: его родные еще долго смотрели на меня, как на что-то потустороннее. Хотя в общем, они были дружной семьей, несмотря на редкость встреч, разрозненность интересов и географическую отдаленность. Если не брать во внимание внешнее сходство, то Юра был как будто не их. Сергей знал, в какой роли играет Маша в новом сезоне, а Яна знала, что на Бали у него осталась кошка Cherry, теща спрашивала у зятя по поводу коллажа, который они вместе сделали в ее последний приезд в Нью-Йорк: «Ты его повесил в спальне или все-таки в кабинете?», отец знал, что Яна пошла на курсы итальянского. Все всё друг о друге знали. Они не были рассеянны по свету и потеряны. Они любили друг друга и заботились друг о друге. Исключением был Юра. Он был дальше от родителей здесь, в Киеве, чем Сергей на Бали. О нем не знали ничего, хотя он, кажется, был в курсе семейной жизни: вот он поддерживает разговор по поводу коллажа, он его видел в скайпе, и смеется над Сережиной привязанностью к кошке, и он единственный знает, какой она породы. Но о нем никто ничего не знал. Ни о том, что он танцует танго, ни о его новых статьях, ни о том, что он ходил на Майдан, ни о его планах уехать отсюда, ни о том, что Миша учит немецкий, ни обо мне. Он как будто оторван от семьи.