Онлайн книга «И в печали, и в радости »
|
Молодой – ответил смехом. Я повернула голову. Больничные стены. Возле меня стояла капельница. Игла торчала в вене на одной руке. Я повернула голову и посмотрела на другую руку. Она была перебинтована, я попыталась ее поднять, но казалась, что она чужая и принадлежит какому-то великану, раз такая тяжелая. Я вздохнула. Кто-то подошел. – Ой, кто это у нас открыл глазки? Старческий голос, который только что не верил в скидки, верил в то, что у меня «глазки». Мои веки мне казались тоже великанскими, потому что поднимать и опускать их было сложно. – Я в больнице? Что со мной? – Ты болеешь, поэтому нужно слушаться и не дергаться. Я уже и не знаю, куда тебя колоть. Все вены исколоты на этой руке и на ладошке, – говорила она сама с собой. – Ничего, ты уже пойдешь на поправку, и тебя не надо будет капать. Я рада была, что ей будет меньше работы и хлопот с моими венами. – Очень чешется нос. – Давай почешу? – Фух, вот она – первая радость! – Вера Анатольевна, позвоните в нейрохирургию. Пусть Мисценовскому передадут, что она пришла в себя. Здравствуй, Маша. – Здрасьте. Ее голоса я раньше не слышала. Я ее откуда-то знаю… Она наклонилась надо мной, и я услышала приятный запах духов. Волосы собраны в хвост, полные губы, полная грудь. Жаль, что я не мужчина. Это была бы вторая радость. – Вы мой доктор? – Да… Ты не узнаешь меня? Я молчала. – Как тебя зовут? – Маричка. – Правильно, хотя я и сказала: Маша. Сколько тебе лет? – Тридцать. – Какой сегодня день? – Не знаю… – Ты помнишь, как ты сюда попала? – Я упала и замерзла. За мной приехали ваши коллеги Юрий Мисценовский и Олег Ермоленко. Они, наверное, меня сюда и привезли. Что со мной? Зачем капельница? – Маричка, сегодня двенадцатое октября. Ты четыре дня не приходила в сознание, держалась очень высокая температура. У тебя тяжелая форма пневмонии обоих легких. Была. Общими усилиями мы приведем тебя в порядок. Самое страшное ты проспала. – Когда был прием – было пятое октября. Вы сказали, что четыре дня я была без сознания, а еще три дня? – Ты спала. Просыпалась, пила воду. Мы ставили тебе капельницы. Но ты восстанавливалась. Ты пережила сильный стресс еще до обострения болезни, а потом организм сильно боролся и устал. Вот и три дня сна. Но это был спокойный, хороший сон. – Я не помню. – Это нормально. Ты еще будешь спать. Ты еще не выздоровела. Сейчас день, я приду вечером и осмотрю тебя. Отдыхай. – Вас зовут Анна, да? И вы заведующий пульмонологией? – Да, – она улыбнулась. Вера Анатольевна принесла воды. – Ему передадут. Но сейчас он на операции, что-то там важное. Конечно, важное. Колупается в чьей-то спине или голове, пока я тут вылеживаюсь. С кем же Миша? Я не додумала мысль и уснула. Когда я проснулась, Юра с Анной о чем-то говорили. – Привет. Он наклонился: – Привет. Он старался улыбаться и внимательно смотрел на меня. – Я ужасно выгляжу. – Ты уже требовала зеркало? – Нет, только сейчас об этом вспомнила. Все равно руки болят держать зеркало или что-то еще. – Сейчас Аня тебя послушает. А потом я поменяю повязку и дам тебе зеркало. – Хрипы есть, и сильные. Болит здесь? – Она убрала стетоскоп и надавила на грудную клетку. – Да! – сказала я поспешно и закашлялась. – У меня нет места, где не болит. Грудь, голова, руки, все тело. – После всего перенесенного это ожидаемо, – сказала Аня. – А я перенесла это уже? – Ты переносишь, все будет хорошо. – Она посмотрела на Юру. – Завтра утром сделаем рентгенографию. Менять схему лечения пока не будем. – Завтра нужно добавить… я утром зайду к тебе, – сказал он. – Хорошо. Спокойной ночи, – сказала доктор и ушла. Юра снял с моей головы бинты, промокнул рану. – Больно! – Потерпи, еще чуть-чуть. Замотал назад. Потом то же самое проделал с рукой. Под бинтами была сине-зеленая кожа. – Ужас какой! Ты мне зеркало дашь? – Давай завтра? – О, мамочки, я так ужасна? Уходи отсюда. Он закончил с рукой. – Маричка, ты очень сильно заболела. Твоя жизнь была в опасности. – Воспаление легких сейчас лечат не так, как в начале прошлого века… – У тебя была острая форма. Перед этим происшествием ты простудилась и не долечилась до конца, а потом столько времени провела на диком холоде, можно сказать, в летней одежде. И ты даже не представляешь, как меня радует то, что ты просишь зеркало. Только не расстраивайся так, что я тебе его не даю пока. Давай лучше попьем кефир? – Пусть меня кормит и за мной ухаживает Вера Анатольевна. Он ничего не сказал. Протянул чайную ложку с кефиром. Есть не хотелось, но меня заставили выпить несколько ложек. – Мне нужно идти к Мише. – Иди. Юра ушел. Меня волновал вопрос: он на меня сердится? Но я не чувствовала сейчас в себе сил выяснять отношения. Такие вопросы нельзя даже без выверенного мейк-апа задавать, не то что в моем состоянии. Количество уколов и таблеток к концу следующего дня только выросло, внутривенно постоянно что-то вливали, приходили гастроэнтеролог и гепатолог. Несколько раз меня вывозили на обследование. – Юра, сегодня ко мне целая комиссия приходила! – сказала я вечером. – Почему, ведь на рентгене были видны улучшения? – Ты вчера только пришла в себя, – говорил он. – Открывай рот! – Что это? – Печеное яблоко. Я послушалась. – Но почему такие узкие специалисты? Травматолог ни разу не пришел, а гепатолог был! – Вот так и скажи, что ты Олега хочешь видеть! – Он уже приходил… – Да? Я ничего не знаю об этом. Я проглотила еще одну ложку. – А ты тут все знаешь, да? Вера Анатольевна звонит твоей Вале каждый раз, как я пописаю! Он всунул мне еще одну ложку в рот. – Где ты взял печеное яблоко? – Испек. – Сам? – Да. Нравится? – Угу. Юра, зачем приходили эти доктора? И таблеток так много… |