Книга Тайны летней ночи, страница 39 – Лиза Клейпас

— У меня дела с одним из управляющих, — мягко, но язвительно пояснил он, — который должен прибыть из Лондонасегодня утром. В отличие от джентльменов в шелковых чулочках, чьими родословными вы так восхищаетесь, у меня дела поважнее, чем вопрос о том, где сегодня расстелитьодеяло для пикника. — Оттолкнувшись от двери, он вошел в комнату, сверля ее неприкрыто оценивающим взглядом. — Слабость все еще осталась? Ничего, скоро пройдет. Как ваша нога? Поднимите юбку: я должен посмотреть сам.

Аннабел встревожено глянула на него, но тут же расхохоталась, увидев лукавый блеск в глазах. Дерзкое предложение каким-то образом заставило ее забыть о смущении и успокоиться.

— Очень любезно с вашей стороны, — сухо бросила она, — но не вижу необходимости. Мне уже гораздо легче, благодарю вас.

Хант, улыбаясь, подошел ближе.

— Должен признаться, что мною руководил чистейший альтруизм. Поверьте, я бы не получил непристойного наслаждения при виде вашей обнаженной ножки. Ну… честно говоря, может, сердце и дрогнуло бы, но я постарался бы скрыть свои чувства.

С этими словами он взялся за спинку кресла, придвинул его к дивану и уселся. Аннабел поразилась, как легко он управляется с массивным предметом мебели из резного красного дерева, и украдкой взглянула в сторону двери. Открыта. Значит, ей вполне позволительно оставаться наедине с Хаитом. Да и мать скоро придет проверить, как тут дочь. А пока нужно воспользоваться случаем, чтобы поговорить о ботинках.

— Мистер Хант, — осторожно начала она, — я должна вас кое о чем спросить.

— Да?

Аннабел решила, что глаза — самая привлекательная его черта. Блестящие, полные жизни и такие красивые, что непонятно, почему люди предпочитают голубые глаза темным. Никакой оттенок голубого не передаст острого ума, светившегося в карих глубинах.

Но Аннабел, как ни старалась, не могла придумать наиболее деликатный способ узнать о подарке. Перебрав в уме несколько фраз, она наконец решила спросить прямо:

— Ботинки — это ваших рук дело?

Хант по-прежнему оставался невозмутим.

— Ботинки? Боюсь, я не совсем понимаю, мисс Пейтон. Вы говорите метафорически или действительно имеете в виду обувь?

— Ботинки, — повторила Аннабел, взирая на собеседника с нескрываемым подозрением. — Совершенно новая пара, оставленная вчера на пороге моей комнаты.

— Как я ни счастлив обсуждать любую вещь вашего гардероба, мисс Пейтои, боюсь, что о ботинках мне ничего не известно. Однако я рад, что вам удалось их приобрести. Надеюсь, впредь вам не захочется быть ходячим рестораном для здешней живности.

Аннабел долго не сводила с него глаз. Несмотря на все отнекивания, за бесстрастной маской маячило что-то… игривая искорка….

— Значит, вы отрицаете, что подарили мне ботинки?

— Решительно отрицаю.

— Но… я все задаюсь вопросом: если кто-то хотел заказать ботинки для леди без ее ведома… откуда он узнает точный размер?

— О, это сравнительно несложно. Полагаю, заинтересованная сторона просто попросит горничную обвести на бумаге подошвы сброшенных туфелек дамы и отнесет рисунок местному сапожнику, после чего убедит его отложить другую работу ради этой, весьма срочной. Сами понимаете, какими вескими должны быть аргументы.

— Слишком много возни для постороннего человека, — пробормотала Аннабел.

Глаза Ханта неожиданно зажглись лукавством.

— Гораздо меньше, чем тащить по лестнице больную женщину каждый раз, когда ей вздумается прогуляться на природе в легких туфельках.

Аннабел поняла, что он никогда не признается в столь неприличном поступке, и только это одно позволит ей оставить у себя ботинки. К сожалению, поблагодарить его вряд ли удастся. А ведь она точно знала, что это он!

— Мистер Хант, — серьезно начала она, — я… я хочу…

Она осеклась, не в силах найти слова, и только беспомощно смотрела на него. Хант, пожалев девушку, встал и подошел к маленькому круглому игорному столику диаметром всего два фута, снабженному скрытым механизмом, позволявшим превратить столешницу из шахматной доски в шашечную.

— Вы играете? — небрежно спросил он, ставя перед ней столик.

— В шашки? Да, время от времени…

— Нет. В шахматы.

Аннабел покачала головой и поглубже забилась в уголок дивана.

— Нет, я никогда не играла в шахматы. И… не хочу показаться нелюбезной, но в нынешнем своем состоянии вряд ли смогу заняться чем-то сложным…

— Значит, пора учиться, — перебил Хант, направляясь к полкам, где стоял лакированный ящичек из капа. — Говорят, никогда не узнаешь человека, пока не сыграешь с ним в шахматы.

Аннабел настороженно наблюдала за ним, нервничая при мысли о том, что придется оставаться наедине с этим человеком. И все же его непривычно мягкое поведение смущало и поражало ее. Он словно пытался завоевать ее доверие. Неожиданная предупредительность… почти нежность — все так непохоже на циничного повесу, каким она всегда его знала.

— И вы в это верите? — вырвалось у нее.

— Разумеется, нет. — Хант открыл ящичек, в котором лежали искусно вырезанные шахматы из оникса и слоновой кости, и бросил на нее вызывающий взгляд. — На самом деле никогда не узнаешь человека, пока не одолжишь ему денег. И никогда не узнаешь женщины, пока не проведешь ночь в ее постели.

Он специально сказал это, чтобы шокировать ее! И это ему удалось, хотя Аннабел постаралась не выдать себя.

— Мистер Хант, — начала она, хмурясь, — если вы станете продолжать в том же духе, я буду вынуждена попросить вас уйти. Не терплю вульгарности.

— Простите.

Его поспешное раскаяние ничуть ее не обмануло.

— Я просто не могу упустить возможности заставить вас в очередной раз покраснеть. Раньше я никогда не видел женщины, которая бы делала это так часто.

Словно ему в угоду на щеках Аннабел расцвели яркие пятна.

— Со мной это случается только в вашем при…

Она осеклась и негодующе поджала губы, чем вызвала громкий смех.

— Обещаю вести себя прилично. Только не гоните меня, — попросил он.

Аннабел нерешительно свела брови, провела тонкой рукой по влажному лбу, и этот признак ее физической слабости остановил Ханта, уже готового острить дальше.

— Честное слово, — пробормотал он. — Только позвольте мне остаться, Аннабел.

Она едва заметно кивнула и бессильно опустилась на подушки. Хант принялся расставлять фигуры, действуя ловко и быстро, что было удивительным, если принять во внимание ширину его ладони.

«Какие безжалостные руки, — думала Аннабел, — загорелые и мускулистые, с легкой порослью темных волос…»

Она вдруг ощутила смесь приятных запахов, исходивших от него: легкий оттенок крахмала и мыла, смешанный с ароматом чистой мужской кожи… и еще что-то неуловимое… какая-то сладкая примесь в его дыхании, словно он недавно ел груши или ананас. И стоит он так, что без всякого усилия может нагнуться и поцеловать ее.