Онлайн книга «Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения »
|
С того самого мига Беллерофонт сделался одержим крылатым конем – и наяву, и во сне, и в грезах. В любой свободный час дня и многими долгими ночами Беллерофонт наблюдал за конем со всевозможных точек и из потайных мест. В надежде спрыгнуть коню на спину забирался на деревья, но зверь всякий раз унюхивал его. Всюду вокруг родника и на тропе, ведшей к очередному своему укрытию, Беллерофонт накладывал коню кучки яблок, морковок и сена, но Пегас был гораздо проницательнее. Беллерофонту разок удалось подобраться достаточно близко, чтобы прикоснуться к коню, но не успел Беллерофонт запрыгнуть ему на спину, как Пегас взбрыкнул, метнулся в воздух и умчал за облака. Оставалось лишь надеяться, что застенчивое, нервное созданье со временем привыкнет к запаху своего преследователя, к его голосу и присутствию и научится ему доверять. А пока Беллерофонт решил не оставлять Пегаса ни ночью, ни днем. Нет, не сдаваться. Мать Беллерофонта Эвринома заметила темные круги под глазами у сына, его зевки и раздражительность, и сочла, что обожаемый сын страдает от безответной любви. Предпочтя не дразнить и не допрашивать чувствительного юношу на столь деликатную тему, она призвала жреца и провидца ПОЛИИДА и попросила его перемолвиться с сыном, как мужчина с мужчиной. – Это не ее дело, – рявкнул Беллерофонт, когда Полиид изложил суть поставленной ему задачи. – Она не поймет. – Разумеется, – согласился Полиид. – Зато я пойму. – Ты-то конечно. Ты же прорицатель, а значит, наверняка уже осведомлен обо всем, чему предстоит случиться и о чем я думаю. – А вот грубить незачем. Да, вижу я многое. Иногда лишь силуэты, очертания. Я смотрю в твои глаза и вижу… да, я вижу что-то, подобное любви. Но не к девушке. И не к юноше. Нет, я вижу коня. Беллерофон вспыхнул. – Не говори гадостей. Не влюблен я в коня. – «Что-то, подобное любви» я сказал. Уж не тот ли это конь, о котором все толкуют? Конь, что зовется Пегасом? При звуках этого имени Беллерофонта прорвало. – Ох, Полиид, если б только удалось приручить его! Мы созданы друг для друга, я это чувствую. Но он меня не подпускает, и не удается мне сказать ему, что никакого вреда я ему не причиню. – Ну, если тебе действительно необходимо объездить этого коня… – Да, да! – Ступай в храм Афины. Там тебе надо простереться на полу, закрыть глаза и попросить богиню о помощи. Ха! Я вижу разочарование в твоем взгляде. Знаю, ты думаешь, я шарлатан… О да, чего тут отрицать, именно так ты и думаешь… Но сам прикинь: если я не прав, что ты теряешь? Получишь возможность рассказать всем своим друзьям, что Полиид – старый жулик, клейма ставить негде, как ты и подозревал. А если я прав… что ж… Бормоча про себя, какой же он доверчивый болван, Беллерофонт побрел к храму. Подождал до позднего вечера, пока не разошлись последние верующие, и затем двинулся в целлу, озаренную одиноким пламенем, что мерцало в медной плошке; здесь было пусто, если не считать древней, беззубой, но липуче-приветливой жрицы. Беллерофонт вложил серебро ей в ладонь, опустился на колени и простерся на твердом каменном полу, как наказал ему Полиид. Густое облако благовоний, какое нагнала жрица в храм, жгло горло и ноздри; Беллерофонт попытался сосредоточиться на молитве, но осознал, что давится и кашляет. Жрица квохтала и пела, мысли у Беллерофонта свивало и закручивало, как дым из курильницы, странные образы и звуки заполняли голову. – Беллерофонт, Беллерофонт, – послышался суровый женский голос. – Действительно ли осмелишься ты объездить Посейдонова сына? – Я думал, это я Посейдонов сын, – проговорил Беллерофонт то ли вслух, то ли нет – и не разберешь. Уж не сама ли Афина – вот эта сияющая фигура, что мерцает перед ним? – Ты и есть мой сын, – раздался голос побасовитее. И вот уж словно бы восстало перед Беллерофонтом громадное бородатое лицо Посейдона, сыпавшее каплями морской воды. – Крылатый Пегас – тоже. В тумане памяти Беллерофонт вспомнил, как ему рассказывали, будто Посейдон совокупился с Медузой, а после этого Афина превратила ее в горгону. Если это правда, тогда Пегас и впрямь мог быть чадом морского бога. – Он пугливее любого коня из всех, с какими тебе доводилось обращаться, – сказала Афина. – Возьми с собой золотую уздечку, и Пегас подчинится тебе. Беллерофонту хотелось спросить, какую такую золотую уздечку, но слова не шли из уст. – Выезжай его бережно. В конце концов, он твой единокровный брат, – сказал Посейдон. Забурлив смехом, он исчез. – И применяй смекалку, – добавила Афина. – Одной лишь силой этого коня не подчинить. – И тоже засмеялась, но смех богов оказался скрипучим клекотом старухи, и Беллерофонт почувствовал себя так, будто его только что грубо разбудили. – Ты слюни пускал, милый. Слюни пускал да чепуху лопотал. Беллерофонт встал. Не зная, куда себя деть, предложил жрице еще одну серебряную монету. – Благословляю тебя, дитя. Сумку не забудь. Он глянул на пол, куда она показывала, и увидел мешок. – Это не мое… – О, думаю, твое, милый. Склонившись подобрать мешок, Беллерофонт заметил, как блеснуло внутри что-то золотое. Раскрыл мешок пошире. Сбруя. Золотая уздечка. Беллерофонт, пошатываясь, двинулся мимо улыбавшейся жрицы прочь из храма. Луна катилась высоко по ночному небу, юноша устремился к Пирене. Это правда – оказывается, все это правда! Боги существуют. Он, Беллерофонт Коринфский, – сын Посейдона! Решил бы, что все случившееся в храме – невероятное видéние, если б не бряцала и не позвякивала золотая уздечка в мешке, что висел у него на боку, пока Беллерофонт несся к холмам. Может, жрица одурманила его? Допустим, по приказу Полиида. Может, все это розыгрыш? Тоже не исключено… И все же наитием знал Беллерофонт, что все по-настоящему – никакой это не липовый спектакль, а настоящая теофания, настоящее явление божественного. И вот же конь – белая шкура серебрится в лунном свете; он щиплет траву. Пегас! Новообретенная уверенность, какой наделила Беллерофонта подаренная уздечка, словно передалась зверю. Обогнув родник, Беллерофонт тихонько приблизился и негромко свистнул. Пегас вскинул голову, по бокам прошла дрожь, он поскреб землю копытом, но прочь не шарахнулся. – Я здесь, брат. Я один. Только лишь я… – выдохнул Беллерофонт, подбираясь все ближе, пока не получилось у него положить руку Пегасу на спину. Конь терпеливо стоял, юноша его гладил, а затем бережно надел на Пегаса оголовье. Село легко, Пегас не противился. Беллерофонт стоял рядом долго-долго, не двигаясь, лишь лаская, гладя, пощелкивая языком и давая зверю привыкнуть к уздечке. Почувствовав, что время пришло, он осторожно запрыгнул коню на спину и взялся за поводья. – Попробуем? Пегас опустил голову и зарысил. Рысь перешла в галоп. |