Книга Тайна трех четвертей, страница 4 – Софи Ханна

Пуаро вдруг стало очевидным, что Роланд Мак-Кродден для Джона Мак-Кроддена является тем же, чем Юстас для Сильвии Рул.

– Вы можете передать ему, что его план провалился. Я никогда не стану таким человеком, каким он хочет меня видеть. И я бы предпочел, чтобы он больше со мной не встречался – лично или используя вас и любых других лизоблюдов в качестве посредников.

Пуаро поднялся с кресла.

– Пожалуйста, подождите пару минут, – сказал он.

И вышел, оставив дверь широко открытой.

* * *

Когда он вернулся в комнату, его сопровождал камердинер.

– Вы уже знакомы с Джорджем, – с улыбкой сказал Пуаро. – Надеюсь, вы слышали, как я дал ему указание пригласить вас через некоторое время. Я специально повысил голос, чтобы вы стали свидетелем того, что я ему говорил.

– Да, я все слышал, – скучающим голосом ответил Мак-Кродден.

– И если бы я сказал Джорджу еще что-нибудь, вы бы услышали и это. Но я не сделал ничего подобного. Следовательно, то, что он сейчас сообщит, надеюсь, убедит вас, что я вам не враг. Пожалуйста, Джордж, говорите!

Джордж выглядел удивленным.

– О чем, сэр?

Пуаро повернулся к Мак-Кроддену.

– Вот видите, он не знает. Я его не подготовил. Джордж, когда я сегодня вернулся после ланча, то рассказал вам, что со мной произошло за несколько минут до того, как я вошел в дом, не так ли?

– Совершенно верно, сэр.

– Пожалуйста, повторите мою историю.

– Хорошо, сэр. К вам подошла леди, которая сказала, что ее зовут миссис Сильвия Рул. Она ошибочно считала, будто вы написали ей письмо, в котором обвинили в убийстве.

– Merci, Джордж. Скажите мне, кто предполагаемая жертва убийства?

– Мистер Барнабас Панди, сэр.

– Что еще я вам сказал?

– Что вы незнакомы с означенным джентльменом и вам неизвестно, жив он или мертв и был ли убит. Когда вы попытались объяснить это миссис Рул, она отказалась вас слушать.

Пуаро с торжествующим видом повернулся к Мак-Кроддену.

– Мсье, возможно, ваш отец хочет, чтобы и Сильвия Рул защищала себя в Олд-Бейли? Или вы наконец готовы признать, что составили ошибочное мнение и совершенно несправедливо очернили Эркюля Пуаро? Возможно, вам будет интересно узнать, что мадам Рул также обвинила меня в том, что я объединился с одним из ее врагов, чтобы доставить ей неприятности – неким человеком по имени Юстас.

– Я продолжаю считать, что за этим стоит мой отец, – после небольшой паузы заявил Мак-Кродден. Однако теперь его голос звучал не так уверенно. – Он получает огромное удовольствие от изощренных головоломок. Я намерен выяснить, почему миссис Рул получила такое же письмо, как я.

– Когда кто-то поглощен другим человеком – в вашем случае отец, а у Сильвии Рул Юстас, – это приводит к тому, что он видит мир в определенном свете, – со вздохом сказал Пуаро. – Полагаю, вы не принесли с собой письма?

– Нет. Я разорвал его и отправил отцу с запиской, в которой сообщил, что я о нем думаю, а теперь я говорю вам, мистер Пуаро: я не стану это терпеть. Даже великий Эркюль Пуаро не имеет права обвинять невиновных людей в убийстве и рассчитывать, что ему это сойдет с рук.

Когда Джон Мак-Кродден наконец покинул комнату, Пуаро испытал немалое облегчение. Он подошел к окну, чтобы увидеть, как посетитель выходит из здания.

– А теперь вы готовы для sirop de menthe, сэр? – спросил Джордж.

– Mon ami ^[8], я готов для всех sirop de menthe мира. – Тут Пуаро сообразил, что его слова могли сбить Джорджа с толку, и уточнил: – Один бокал, пожалуйста, Джордж. Только один.

Возбужденный Пуаро вернулся в кресло. У него были бы шансы на спокойствие и справедливость в мире, если бы три человека, которых несправедливо обвинили, Сильвия Рул, Джон Мак-Кродден и Эркюль Пуаро, сели бы вместе и повели спокойную рациональную дискуссию, которая помогла бы им понять, что произошло. Вместо этого наличествовали гнев, почти фанатический отказ прислушаться к чужому мнению и нескончаемый поток оскорблений. Но только не от Эркюля Пуаро; он вел себя безупречно перед лицом невыносимой провокации.

– Скажите, Джордж, ждет ли меня еще кто-то? – спросил Пуаро, принимая от слуги ликер.

– Нет, сэр.

– И никто не звонил по телефону, чтобы договориться о встрече?

– Нет, сэр. Вы кого-то ждете?

– Oui. Я жду разгневанного незнакомца, а возможно, и нескольких.

– Я не уверен, что понял вас, сэр.

И тут зазвонил телефон. Пуаро кивнул и позволил себе коротко улыбнуться. «Когда нет других способов получить удовольствие от ситуации, нужно радоваться тому, что ты оказался прав», – подумал он.

– А вот и он, Джордж – или она. Третье лицо. Третье, но сколько их всего – кто может знать? Три, четыре или пять? Возможно любое число.

– Какое число, сэр?

– Людей, получивших письмо, в котором их обвиняют в смерти Барнабаса Панди, подписанное мошенническим образом именем Эркюля Пуаро!

В три часа следующего дня в особняке «Уайтхэйвен» Пуаро посетила мисс Аннабель Тредуэй. Ожидая, пока Джордж проводит ее в кабинет, Пуаро понял, что с нетерпением предвкушает встречу. Для человека другого темперамента было бы утомительно раз за разом выслушивать одни и те же обвинения от незнакомцев, которых объединяло полное нежелание прислушиваться к возражениям, но только не для Эркюля Пуаро. И он твердо решил, что в третий раз обязательно найдет необходимые доводы и убедит мисс Аннабель Тредуэй в том, что говорит правду. Возможно, что после этого он сможет продвинуться вперед и задать несколько интересующих его вопросов.

Для него оставалось загадкой, почему эти люди, вероятно, достаточно умные, вели себя столь нелогично, демонстрируя непостижимое упрямство, – он посвятил размышлениям об этом довольно много времени, лежа ночью без сна в постели, и теперь приготовился обратить внимание на самого Барнабаса Панди. Конечно, если Барнабас Панди существует. Возможно, такого человека просто нет и никогда не было, и он всего лишь вымысел автора писем.

Дверь открылась, и Джордж ввел в кабинет худощавую женщину среднего роста, со светлыми волосами, темными глазами, одетую в темные тона. Пуаро встревожила собственная реакция на ее появление. У него возникло желание склонить голову и сказать: «Приношу свои соболезнования, мадемуазель». Впрочем, у него не было никаких оснований считать, что она понесла утрату, и поэтому он промолчал. Письмо, обвиняющее ее в убийстве, могло вызвать гнев или страх, но едва ли стало трагедией. «Из-за него, – подумал Пуаро, – человек не станет испытывать печаль».