Книга Детки в порядке, страница 25 – Дэвид Арнольд

– Отлично! Я даже не выругалась сегодня ни разу.

Кто-то многозначительно кашлянул.

– Ну, может, час, а не день, – призналась она.

Тофер, медленно хлопая в ладоши, одобрительно кивнул:

– Ты пипец молодец.

Это он, подумал я. Мастер эвфемизмов.

Тофер распрямился и улыбнулся Базу:

– Скучал по тебе, брат. Думал, вы переехали и не сказали мне.

– Да, давно не виделись, – сказал Баз. – Ты как, держишься?

Тофер достал из-под рубашки длинную цепочку с кругляшом на конце.

– Восемь месяцев, шесть дней и… девять часов. – Он убрал медальон обратно, оглядел фойе и остановил на мне взгляд.

Обычно процедура молчаливых вопросов занимала недолго, секунду или две. Обгорел? Инсульт? Врожденный дефект? Потом человек быстро отворачивался, словно я сиял, как солнце в полдень. Я часто думал, что самое несправедливое в синдроме Мёбиуса – это не он сам, а неспособность других людей видеть во мне хоть что-нибудь еще. Вот это меня беспокоило.

Тофер показал на руку База:

– Хочешь сделать детальнее? Любое желание за счет заведения, разумеется. Мы от пары бесплатных татуировок не обеднеем. И, ребят, мне в жизни не отплатить вам за…

– Йо, Тоф! – Раздался голос с галереи. – Ты куда делся, чувак?

Тофер поднял голову к потолку:

– Остынь, Гомер, чувак! Что за пипец! – Он снова посмотрел на нас и заговорил, понизив голос. – Гомер полный кретин. Весь вечер тупит над своей татуировкой бабочки. Будто байкерам не насрать, что у него на бицухе. Это, блин, просто бабочка.

– Я вообще-то тебя слышу!

Тофер улыбнулся, пожимая плечами:

– Так чем могу помочь, ребята?

Баз представил нас и вкратце описал мою ситуацию. Я протянул Тоферу папину Последнюю записку, надеясь, что он сможет осознать величие момента.

– Повесь меня в «Гостиной», – сказал Тофер, изучая письмо. Он потер сияющую лысину с таким звуком, словно полировал новую машину оливковым маслом. Он посмотрел вверх на хрустальную люстру. – Прах у тебя с собой?

Я расстегнул рюкзак и достал урну:

– Раньше я не мог ее касаться. Урны, я имею в виду. А теперь могу. Все время ее трогаю. Урну.

…

Ты, Бенуччи, просто оратор.

…

Иногда, особенно после разговоров с людьми, я представляю, как залезаю в какую-то дыру, а дыра выплевывает меня обратно.

Но что поделать.

Тофер вернул мне письмо, улыбнулся, и на этот раз не отвел взгляда. И я понял, что этот мужик со сверкающей лысиной, дырками в ушах и палкой в носу понял всю грандиозность момента. Он посмотрел на лестницу и указал рукой на потолок:

– Единственное место, куда тут можно подвесить человека, это люстра. Потусите тут минутку. Я скоро вернусь.

Мэд прошла в центр фойе, стянула вязаную шапку и посмотрела вверх на люстру. Ее длинные желтые волосы спадали с одной стороны, как мокрое солнце.

– Что-то тут не так.

…

Удивительно красивые девушки таковы, что их красоте безразличны время и место. Они не могут переместить свою красоту в другое место или назначить ей другое время. И это очень отвлекает. Вот, например: прямо сейчас, вместо того чтобы придумать, как свесить своего мертвого отца с люстры, я думал о том, будут ли волосы Мэд попадать нам в рты, если мы поцелуемся. Хотя… знаете, ну и ладно. Пусть попадают. Ха-ха, будто это когда-то случится. Будто девушка вроде нее когда-то поцелует кого-то вроде меня. Будто я когда-нибудь узнаю, какая у нее на ощупь кожа во рту, или как она сжимает ногами мою поясницу, или как ее язык…

– Что ты делаешь? – спросила Мэд.

Черт! Я так таращился, что она заметила.

– А что? – спросил я.

– Ты, типа… – Мэд оглянулась на База и Коко. Те опять рассматривали фотографии татуированных частей тела.

Не соображая, что делаю, я шагнул ближе к Мэд, близко-близко. Я и раньше влюблялся в девушек – много, много раз, – но всегда издали. С Мэд это было просто невозможно. В ней было что-то, что не подразумевало расстояния. И раз я не мог ни переместить ее красоту в другое место, ни назначить ей другое время, лучше всего было просто признать ее существование.

– Закончи предложение, – сказал я, подойдя так близко, что чувствовал запах ее губ. Мед и пот. Как прекрасно. – Я, типа, что?

Она посмотрела мне прямо в лицо:

– Ты, типа, таращишься.

… …

– Ты тоже.

Мы оба смотрели на солнце. И не отворачивались.

Может, наши миры не так уж и отличались друг от друга.

– Нет, не получится, – сказал Тофер, стоя на верхней ступеньке лестницы. Поразмышляв пару секунд, он спустился обратно. – Я подумал, что, может, будет место на одной из этих штучек, куда раньше втыкали свечи, знаете? Но один хороший сквозняк из входной двери – и твоего папу раздует по всему помещению.

Нзази – он все это время стоял у окна – прошел через комнату, поднял мой рюкзак и направился к двери.

– Заз! – позвала Мэд.

Но он не остановился. Придерживая мой рюкзак, словно младенца, он вышел из двери в снежную ночь.

Теперь меня ничто не отвлекало. Как же быстро папина урна стала частью меня, чем-то вроде руки или ноги. Теперь, когда она исчезла, я физически ощущал ее отсутствие. Не раздумывая, я рванул наружу.

От «Гостиной» до дороги было довольно далеко; газон успел превратиться в толстое снежное одеяло, которое становилось все плотнее. Впереди меня Нзази шагал в сторону улицы. Я понятия не имел, куда он идет, и было совершенно непонятно, собирается он пройти десять шагов или десять километров.

Мне было все равно.

У него был мой компас.

Внезапно в моей ладони оказалась чья-то рука. Рядом со мной через снег волочилась Мэд, и я превратился в пыль, пух и всякие прочие парящие штуки.

– Как красиво, – сказала она, оглядываясь вокруг. – Снег.

Мне всегда казалось, что в словах есть что-то особенно теплое, когда их говорят на морозе. Ну, не знаю. Словно забирают дыхание у того, кто их сказал, и заворачиваются в выдох, как в свитер.

…

Впереди, Нзази остановился в бледном свете уличных огней. Мы догнали его; он щелкнул пальцами, показывая на деревянную вывеску, что свисала на уровне груди между двумя вбитыми в землю столбами:

Я подошел ближе и дотронулся кулаком. Вывеска слегка покачнулась, сбрасывая слой снега.