Книга Исход, страница 76 – Элизабет Говард

– Никоим образом. Когда я оставил ее, все было кончено.

– Что это?

Арчи пожал плечами.

– Вычитал где-то. Даже начала не помню. Но когда расстаешься с кем-нибудь – уходишь и больше не видишься, – рано или поздно этот человек покидает твое сердце. То есть о нем или перестаешь думать, или думаешь совсем иначе.

– Как ты о Рейчел.

– Да.

– Теперь я понимаю, каково тебе пришлось.

– Видишь ли, все давно в прошлом.

Пока они пешком возвращались к Арчи, он, помнится, рассказывал ему, как однажды услышал от Дюши: брать ответственность за свои поступки означает в том числе и не обременять ими других людей, делая их несчастными.

– Эге! – с несомненной иронией воскликнул Арчи. – Так вот откуда растут корни синдрома скрытности Казалетов! А я-то думал.

– Ты считаешь, это неправильно?

– Да. Я понимаю, почему так думает она, но, по-моему, скрывать что-либо от других – это отговорка.

Остаток вечера они провели, объясняя друг другу, что им обязательно надо выкроить время для живописи.

Они уже собирались ложиться, когда Арчи спросил:

– Ты читал дневник Клэри?

– Еще нет.

– Еще нет? Она часами писала его для тебя – несколько лет.

– Ну а теперь решила, что не желает показывать его мне. Так как же я могу?

– По-моему, ты мог бы и упросить ее. Знаешь ведь, какие они, эти писатели.

– Откуда? У меня в жизни не было ни единого знакомого писателя, если не считать Брига. Думаешь, в ней это есть?

– Мне кажется, возможно.

– Ты так опекал ее в мое отсутствие. Она мне рассказывала.

– Я очень привязан к ней.

В дверь постучали, Руперт виновато вздрогнул, вспомнив, что сидит без дела, гоняет чаи, не ответив на телефонные звонки, даже не прочитав сообщения…

– Входите.

В дверь заглянул Джон Крессуэлл, и у Руперта упало сердце. Он уже знал, что Крессуэлл – брат Дианы, недавно демобилизованный из армии по состоянию здоровья. Эдвард подыскал ему работу в конторе, никто не знал точно, каковы его служебные обязанности, но он сидел в тесном кабинете, сражаясь с цифрами, которых, как вскоре стало ясно, не понимал. В настоящее время он был занят учетом стволов мягких пород дерева, доставленных за предыдущий месяц на лондонский причал. И в случае затруднений являлся за помощью к Руперту – по мнению последнего, главным образом потому, что ему хватало терпения, в отличие от многих других.

– Ужасно неловко беспокоить вас, – начал он, как всегда, и положил на стол листок, исписанный корявыми цифрами, – но когда я закончил, до меня вдруг дошло, что надо было, наверное, учитывать прибыль, полученную от этой древесины, а не во сколько она нам обошлась. Но я не уверен. И я начал по-новому вот здесь. – Он ткнул пальцем с желтоватым табачным пятном в середину страницы. – Но потом вдруг сообразил, что когда мы продаем крупным оптом, цена уже другая, вот я и не знаю точно, надо ли брать среднее. Или как.

Его трясло, заметил Руперт, вид у него был явно больной.

– С вами все хорошо?

– Малярия чуток беспокоит. До коронных приступов, как я их называю, пока далеко – мозги еще варят. Все честь по чести.

Понадобился час, чтобы выяснить, в чем состоит затруднение Крессуэлла, какое поручение ему дали и как он его выполнил, и к тому времени, как оба разобрались, пора было домой.

Туман сгустился и сегодня, напомнив Руперту, что задние фары он так и не привел в порядок. Он заехал в гараж, но ему сказали, что повреждены патроны. В конце концов он оставил машину там и стал ждать автобус.

Этот рядовой, каким он считал его, день сложился из мелких, почти ничтожных плюсов и минусов: плюсы в большинстве случаев были лишь временными послаблениями, как когда он вернулся забрать машину на Прайори-роуд и увидел, что новых вмятин на ней нет; или когда миссис Лиф принесла ему аспирин от головной боли; слегка рассеялся туман; работа с архитекторами-спорщиками означала, что братья Казалет хотя бы не потеряют выгодный контракт – шаткое равновесие достигалось умением воспринять обе точки зрения с одинаковым обаянием и воодушевлением, высказаться так, чтобы это прозвучало, по выражению Джульет, «честно-перечестно»… Единственный плюс визита к мистеру Яппу заключался в том, что он состоялся и о нем можно забыть. Бриг, обладатель великолепных зубов, считал, что дантисты и должны причинять боль – для него это означало, что они знают толк в своем деле, поэтому вся семья по традиции лечилась у мистера Яппа. «Все они были под пятой у милого старины Брига, – думал он, – во многих отношениях, которых почти не замечали». Взять хотя бы Хоум-Плейс. В конце концов материальная ответственность за поместье на треть легла на его плечи. Работать в компании он согласился поначалу ради Зоуи. Потом была война, краткий промежуток службы на флоте, потом побег. А после он вернулся в лоно компании – на этот раз в основном потому, что этого от него ждал Бриг… Теперь он понимал, что условился (с самим собой) пересмотреть положение, когда Бриг умрет. Но так и не собрался. Расширение деятельности компании в Саутгемптоне, разногласия между братьями и его собственный эмоциональный конфликт заставляли его все так же бежать, чтобы оставаться на одном месте. Решения всегда пугали его: ничто не казалось достаточно белым или черным, чтобы хоть как-нибудь облегчить выбор. В семье над этим его свойством потешались, считая чудачеством то, что было, по сути дела, изъяном. «Я слабохарактерный», – думал он. Казалось, это объясняет его неудовлетворенность. Прошлый вечер стал наглядным примером. Он согласился привести Зоуи в гости и познакомить с Дианой, и они продержались целый вечер, хотя всем пришлось стараться изо всех сил: Эдварду – изображать, как он счастлив, Диане – какой у нее чудесный характер, им с Зоуи – как высоко они оценили и то и другое. А кончился вечер в доме Вилли – унылом, пропитанном горечью и отчаянием. Знать бы, как выдерживает эту атмосферу бедная старушка мисс Миллимент; трудно поверить, что она ее не замечает, и совершенно ясно, что и младший сын Эдварда все чувствует. Мальчик вел себя неестественно тихо и всеми силами старался угодить матери: завтрак прошел скованно. Руперт существовал на два лагеря, не принимая ничью сторону, в отличие от Хью.

– Но в таких вопросах принимать стороны нельзя! – сказала Зоуи, когда они обсуждали предыдущий вечер. – Я хочу сказать, даже если у тебя есть свое мнение о случившемся, все уже свершилось, и никакие наши слова ничто не изменят.

Он отправился домой – начинался дождь, так что он явился почти насквозь промокший, – выслушал исчерпывающий, изобилующий подробностями рассказ о том, как прошел день Джулс, а затем с удовольствием устроился со стаканом в еще новой для него просторной гостиной с высокими потолками, где до сих пор попахивало краской, потому что Зоуи выкрасила новые встроенные книжные шкафы, которые тянулись вдоль стен по обе стороны от камина.