Онлайн книга «Говорящий с травами. Книга первая»
Они стряпали их всей семьей, приглашали Анютку с родителями, усаживались за длинный стол и стряпали. Мама отрезала от пышного теста небольшой кусочек и ловко скатывала его в тонкую колбаску, отхватывала ножом маленькие кусочки, которые Анюткина мама тут же скалкой раскатывала в тонкие лепешки и подкидывала их по столу к стряпчим. А те уже старались, лепили пельмени – пальцы так и мелькали. Настряпанные пельмени выносили на мороз, в сени, где они промерзали до звона. Потом их ссыпали в большие мешки, в которых они и зимовали в сенках. А через пару дней все то же самое повторялось уже у Анютки. Матвей больше всего любил именно такие пельмени, с мороза. Они были самыми вкусными! А уж с отцовой горчицей, какую он делал на огуречном рассоле, пельмени были чудо как хороши! Так, в мыслях о разных вкусностях, Матвей и не заметил, как они добрались домой. Зайдя в избу, Матвей повел носом и радостно улыбнулся – пахло пирогами. Мама расцеловала их с отцом и отправила в баню, чтоб не мешались. Баня была натоплена жарко – мама с утра начала ее протапливать, и Матвей даже не полез наверх. Зашел в парную и сразу согнулся, пряча уши от жара. Отец же, довольно ухая, забрался на полок и поддал жару… Поужинав, Матвей растянулся на лавке в летней кухне – тут было прохладно, и он частенько летом здесь ночевал. Пахло свежеструганым деревом и баней, где-то под самым потолком тоненько пищал комар. За стенкой всхрапывала корова, пережевывая свою жвачку, да толклись поросята, задевая боками за стену и тихонько похрюкивая. Утром мама сказала ему: – Сегодня будем огурцы солить. Накопай-ка хрена и листа смородинового нарви да укропа с венчиками. Матвей кивнул и пошел в огород, взяв лопату. Хрен рос почти дикарем, у самого забора, и Матвей быстро справился, надрав большой пучок. Глаза разъедало от резкого запаха хрена, но он мужественно терпел. Главное, руками в глаза не лезть, иначе потом пару дней будешь с примочками лежать. Затем надрал смородинового листа и укропа и пошел к маме – узнать, чем помочь. Она собирала огурцы в большую кадушку, бережно откручивая их от стеблей. Выпрямила спину, утерла лоб и сказала: – Езжай-ка за водой, на ключ. Большую бадью набери. Сказано – сделано. Матвей поставил на телегу большую бадью, взял с собой ведро и поехал на ключ. Тот находился в распадке, недалеко от окраины деревни, и к нему вела наезженная дорога. Быстро начерпав ведром ключевой воды, Матвей покатил к дому, раскланиваясь по пути со встречными. Когда он уже закатил телегу во двор и закрыл ворота, за спиной негромко откашлялись. Обернувшись, увидел стоящего у калитки старосту. – По здорову вам. – И тебе здравия, – мама улыбнулась приветливо. Старосту в деревне уважали. – Сено-то хорошо нынче поставили, покос богатый. Мама глянула на него весело и кивнула: – Богатый, твоя правда. Староста помолчал чуток и продолжил: – Да и хлеб, по всему видать, уродился. Колос вон какой налитой, – он покрутил в руках зеленый пока пшеничный колосок, – да только не видать нам хлеба, говорят. Мама удивленно посмотрела на старосту: – Это кто ж такое говорит? Да и куда ему деваться, хлебу-то? Староста вздохнул тяжко: – Да уж вестимо куда. Отберут нонче хлеб. Мама всплеснула руками: – Петро Милованыч, это ты что ж такое сказал сейчас? Кто отберет-то? С ружьем что ль отбирать придут? Староста только рукой махнул и пошел прочь, сказав напоследок: – Сход вечером будет. Там все и скажу. Мама пожала плечами и велела Матвею помогать. В большой березовой кадушке она выкладывала слоями огурцы, перекладывая их чесноком, смородиновым листом и очищенным корнем хрена. Матвея же приставила размешивать соль в ключевой воде. Потом, плотно набив кадушку, заложила все сверху укропом и сказала Матвею: – Размешал? Заливай, только тихонько, чтоб не всплывали. Так огурцам стоять в теньке до самой осени, а потом они спустят их в подпол. Матвей страсть как любил огурчики маминого посола – хрусткие, резкие и ароматные. Полдня солили огурцы, но насолили хороший запас. Мама выглядела встревоженной, но ничего не говорила. Матвей и сам волновался – очень уж непонятно староста говорил. Вечером вернулся отец, и они пошли на сход, все вместе. Народ перед домом старосты волновался, судил и рядил. Дверь открылась, и староста вышел на крыльцо. Все замолчали, напряженно вслушиваясь в его слова: – Пришла беда откуда не ждали, – начал староста дрожащим от волнения голосом, – в Петрограде бунт! Народ взволнованно загудел, и кто-то спросил: – А чего же император? Куда смотрит? На него зашикали, а староста ответил: – Не будет скоро никакого императора. Скинут его, попомните мои слова. Все пришибленно молчали, а староста продолжил: – И смекаю я, что новая власть примется нас добра лишать. Они ж чего говорят, большевики-то? Говорят, мол, фабрики рабочим, землю крестьянам. Все, мол, должно быть общее. Матвеев отец не смолчал, спросил громко: – Это как это – общее? Я, значит, спину рви, а потом все общее? Хитро придумали! Народ одобрительно зашумел, но староста поднял руку, призывая всех к тишине: – Тише, чего разгалделись? Если они к тебе с ружьем придут хлеб отбирать – воевать с ними станешь? Матвеев отец рубанул рукой воздух: – И стану! Мне что, по миру идти? Так, нет? – отец оглядел толпу. Все молчали, кто-то опускал глаза. А Прошка, вечный пьяница, сказал громко: – А чего бы и не поделиться, если амбары полные? Отец только глянул насмешливо и не стал отвечать. А бабы подняли Прошку на смех: – Уж чья бы корова мычала! – Ты б хоть раз сам чего в жизни сделал… – Иди проспись, делильщик… И вытолкали его с площади. Прошка, зло ощерясь и пошатываясь пьяно, пошел, оскальзываясь в уличной грязи. А староста тем временем сказал: – В общем, думать надо, сколько хлеба себе оставим, а сколько отдадим. Не дадим добром – возьмут силой. Я все сказал. Народ начал понемногу расходиться. Мама глядела на отца расширенными от страха глазами, прижав руку ко рту. Отец же зло сплюнул и пошел домой, шагая широко и размахивая руками… Вечером к ним пришел дядя Никодим. Сел за стол, положив на него большие натруженные руки и сумрачно глядя на Матвеева отца: – Что думаешь? Отец помолчал, потом сказал: – А что тут думать? Семью в тайгу, а самим оборону держать. Патроны есть. |