Онлайн книга «Говорящий с травами. Книга первая»
Но вот наконец все загружено, можно трогать. Отец щелкнул вожжами, понужая лошадь. Матвей закрыл за ним ворота, догнал телегу, вспрыгнул на ходу на задок. И заметил Прошку, который из-под руки смотрел на них, стоя в конце улицы. Нехорошее предчувствие ворохнулось в душе, и Матвей сказал отцу: – Бать, что-то Прошка за нами присматривать взялся. Не нравится мне… Отец повернулся, посмотрел за Матвея, туда, где все так же стоял Прошка, отвернулся, плюнул зло: – Прихвостень непонятно чей. Пусть смотрит. Много не высмотрит. Но Матвея он не успокоил, тревога продолжала тихонько звенеть в голове. Прошка за последнюю неделю успел замучить всю деревню своими дурными шутками и намеками на скорое разорение, и Матвей даже порывался его урезонить, да отец не дал. Сказал ему: – Сын, дерьмо не трогаешь – оно и не пахнет. Не надо Прошку трогать. Толку не будет, а крику на всю округу. Матвей подумал немного и согласился. А сейчас думал, что, может, и зря. Моросил нудный дождь, было холодно, парок вырывался изо рта, и Матвей зябко ежился. Серко бежал у самого колеса, не отходя далеко. Заехали в тайгу, и Матвею стало чуть спокойней. Так бывает, когда в тревожную минуту друг успокаивающе положит руку на плечо и ты ощутишь, что не один. И тревога отступает чуть. Недалеко от зимовья Серко вспугнул в кустах здоровенного глухаря, и тот с громким шумом вырвался вверх, заставив лошадь испуганно шарахнуться, едва не перевернув телегу. Отец железной рукой усмирил ее, вернул на дорогу. Серко виновато махнул хвостом, глядя на отца, и побежал дальше. – От шельма – отец усмехнулся и потянулся за табаком, но рука его замерла на полпути – у зимовья горел костерок и рядом сидел Бирюк. Босой, в закатанных по колено штанах, еще больше заросший, в тонкой нательной рубахе, он тянул руки и ноги к огню, пытаясь согреться. Увидев их, он встал тяжело, опершись рукой о землю: – Здорово, – голос его осип и был почти не слышен. Отец молча спрыгнул с телеги, привязал лошадь и принялся молча таскать муку и зерно в зимовье, складывать под нары. Матвей последовал его примеру. Серко же вообще проигнорировал чужака – угрозы он не представлял, пес это чуял. Бирюк пожал плечами и принялся помогать, оскальзываясь иногда. Он, как и Матвеев отец, брал по два мешка зараз, и носил их в зимовье. Они все перетаскали, отец сказал Бирюку: – Ночуй пока в зимовье. Печку топи, чтоб не отсыревало. Утепли – мха вокруг много. Да и ставь себе рядом что-то – инструмент есть. Зимой мы тут сами будем гостевать. Бирюк посмотрел на отца внимательно, спросил: – Совсем плохо там? – он кивнул куда-то за спину. Отец ничего не ответил, отвязал лошадь, и они поехали домой. По темноте не очень хотелось, да ничего не поделаешь – оставлять жену одну дома он теперь не мог… До дома добрались уже в полной темноте. Матвей с наслаждением стянул с себя сырую одежду и нырнул под теплое одеяло – спать хотелось невообразимо. Утро началось с Прошки. Они с отцом таскали на телегу соленья, когда стукнула калитка, и Прошка ввалился во двор, распространяя вокруг густой запах бражки. Мама, увидев его, сказала: – Еще солнце не поднялось, а ты уж где-то налакался… Тот поднял на нее удивительно трезвые глаза и сказал: – А я может с вечера пьяный. Тебе-то чего, а? Отец глянул на него и сказал: – Ты рот-то закрой, пугало. С женой моей говоришь. Чего надо? Прошка икнул картинно, сел на крыльцо не спросясь и сказал: – А ты меня не пугай, пуганый. Скоро по-другому говорить будем, – и полез в карман за табаком. Отец отвернулся, на щеках вздулись и заходили желваки. Поднял с земли тяжеленную кадушку с огурцами и поставил на телегу. А Прошка продолжал: – Вот, к слову, куда это вы муку вчера увезли, а? – Он нагловато так смотрел на них, и у Матвея зачесались кулаки свернуть ему нос набок. Отец сказал, сдерживаясь: – Не твоего ума дело. Куда увезли, туда и ладно. Прошка встал и сказал, выламываясь пьяно: – А это мы еще посмотрим, моего или не моего. Думаешь, самый умный, да? Думаешь, никто не знает, что ты беглого прячешь? Отец посмотрел зло, а Матвей ошарашенно – откуда узнал он? Неужели проследил? Мама стояла, прижав руки ко рту, и глядела на отца. Справившись с собой, сказала: – Ты, Прошка, бросал бы бражничать. Чего тебе там с пьяных глаз привиделось? Прошка развернулся к ней и заявил победно: – Был я в вашем зимовье, и все видел. Своими глазами. Живет там приблудный какой-то, грязный весь и босый. Не иначе беглый. Отец сказал ему примирительно, хотя Матвей видел, что ярость просто клокочет в отцовских глазах и вот-вот выплеснется, ошпарив беспутного Прошку: – Ты, Прохор, никак умом тронулся? Нет на моем зимовье никого. А если и есть, я узнаю. И прогоню. Прошка выпрямился горделиво: – Ишь, Прохором величаешь. Знать, уважаешь крепко, а? – и засмеялся эдак поганенько. Отец повернулся к Матвею: – Неси, Матвей, самогону, выпью с гостем немного. Да на стол чего собери. Бросил на телегу пучок сена, закрывая стоящие там кадки, и пошел к Прошке. Взял его под руку, повел к лавке под навесом, приговаривая: – Выпей со мной, Прохор, да расскажи толком, кого это ты на моем зимовье видел? И точно ли на моем? Прошка семенил, не поспевая за широким отцовским шагом и даже не пытался освободить руку из его железного хвата. Сели, Матвей уже вынес самогон да немудрящую закуску – хлеб, солонину да пару луковиц… Отец ухитрился напоить Прошку, не выпив при этом ни капли. И вытянул из него все, что тот знал. Оказалось, что Прошка вчера за ними проследил до самого зимовья. Отсиделся в лесу, дождался пока они уедут, и потом полночи наблюдал за Бирюком. Дошел до деревни под утро, выпил для храбрости и пришел к ним. Загрузили Прошку в телегу, довезли до его дома, молча. Вернулись к себе, загрузили соленья и поехали на зимовье. Молчали до самой тайги. А там отец сказал вдруг: – Нехорошо это, сын. Прошка знает теперь, где зимовье. И если придут сюда нас обирать, он же первый и побежит продавать. Еще и Бирюк этот… подведет он нас под монастырь, нутром чую. Матвей вздохнул только и сказал: – Надо было его тогда пристрелить. Сказал и сам испугался своих слов – настолько чужими и страшными они были. Отец посмотрел на него и сказал отрывисто, зло: – Ты мне это брось, стреляльщик! Еще раз услышу – винтовку о спину поломаю, понял? Матвей вздрогнул, опустил глаза и сказал: |