Онлайн книга «Говорящий с травами. Книга первая»
Матвей стоял на крыльце, зябко кутаясь в такую же телогрейку и переступая голыми ногами – стук поднял их с лавок. За воротами стояли давешние мужики в шинелях. Хмурые, заспанные и какие-то помятые, с щетиной и стойким запахом перегара. Отец глянул вопросительно: – Ну, чего шумите? Ночь на дворе, чего не спится-то? Старший из них, с винтовкой с примкнутым штыком, сказал грубо, проталкиваясь во двор: – А скажи-ка мне, голубь, когда ты Прохора видел последний раз? Отец опешил: – Вот те раз! Вы ж сами его вчера от меня увели? А чего спрашиваешь? Старший пытался раскурить самокрутку, прикрыв ее ладонью – скорее по привычке, ветра не было, и за него ответил второй: – Нашли вашего Прохора за огородами, мертвого, что характерно. – Он тоже потянулся за табаком, но старший цыкнул на него, и он передумал. Отец крякнул озадаченно, почесал в затылке и спросил: – А я при чем? Чего ко мне пришли-то? Младший открыл было рот, но старший первым сказал: – Так вы с ним ругались – нет? Он на тебя хулу возвел, вот ты его и того, а? Отец ощерился, Матвей никогда его таким не видел. Жесткая складка пролегла от губ, глаза стали злыми: – Что мелешь, ты?! Мужики даже отшагнули немного, и Матвей невольно подумал, что отец его стоит напротив этих мужиков, как волк против двух дворняг. Вроде и одного племени, но… Потом старший опомнился, шагнул к отцу: – Ты не очень-то тут… мы ж поговорить пришли. – Отчего ж не поговорить, – повернулся к Матвею, – давай чаю, сынок. А вы вон, в кухню проходите. Мужики забухали сапогами в мерзлую поутру землю – с вечера шел дождь, а ночью приморозило немного. Зашли в кухню, разместились. Матвей зашел в дом, оделся быстро. Мама уже достала из печи чугунок с горячей водой и запаривала иван-чай. Матвей подхватил его и понес отцу, зажав в прихватках. От чугунка шел густой вкусный пар. В кухне мужики расселись вокруг стола и с наслаждением дымили – все же в тепле и сухости, не на улице, где промозглый октябрь вытягивал из тебя остатки тепла. Матвей бухнул чугунок на стол, туда же поставил кружки. Отец выжидательно посмотрел на старшего. Тот отвел взгляд, потом начал говорить: – В общем, Лукьян, – он кивнул на младшего, – шел сегодня… ну, из гостей шел. Решил срезать немного, чтоб через всю деревню не тащиться, ну и за огородами увидал Прошку вашего. Чего молчишь, говори? – он повернулся к напарнику. Тот пожал плечами и заговорил: – А чего тут говорить. Иду. Смотрю, в канаве чернеет что-то. По темну и не разглядишь. Подошел ближе – мужик какой-то. Я его винтовкой ткнул – не шевелится. Переворачиваю – а у него горло от уха до уха перехвачено, вот так-то, – он с вожделением посмотрел на исходящий паром чугунок. Отец заметил его взгляд, сказал: – Погодь немного, пусть напарится чутка, а то совсем пустой будет. Потом повернулся к старшему: – Ну а ко мне-то чего пришли? Тот смутился немного, но ответил все же: – Я ж говорю – ты на него злой был, все знают. Да и он на тебя хулу возводил – мол, с беглыми знаешься. Вот мы и подумали, что это ты его. Как только Лукьян заявился, мы сразу к тебе. Отец усмехнулся как-то недобро: – Это вы ошиблись. Никогда я на человека руки не поднимал, если только по уху треснуть. А чтобы вот так, по-воровски, глотку резать… Нет. Я бы об эту падаль и руки пачкать не стал. Старший смотрел на отца внимательно, вдумчиво, потом сказал: – Это ты не нам будешь рассказывать. В город поедем, там и расскажешь. Отец вскинулся: – Кому там рассказывать-то? Там же непонятно кто власть? То красные, то белые. Что непонятного-то? Не я это. Тот кивнул согласно, но сказал: – Мое дело маленькое – доставить тебя, а там пусть разбираются, ты аль не ты. Отец помолчал, потом встал, разлил по кружкам чай: – А если не пойду добром? На штык будешь брать? – Я не буду. Но в город все равно доложить обязан. А те уж церемониться не станут, точно тебе говорю. Поехали лучше с нами. Если не ты, так и не будет ничего – дознаются, и домой поедешь. Тут подал голос младший, Лукьян: – Погоди. Давай света дождемся и на место пойдем, поглядим – может, следы какие есть? А там и решим. Как можно вот так облыжно человека винить? Никак не можно. Старший глянул на него, на отца и кивнул, соглашаясь… Утро занималось солнечное – ветерок разогнал серую хмарь и дохнул свежестью на сонные улицы. Матвей с отцом и оба шинельных ехали на телеге туда, где лежал Прошка. Матвей ежился внутренне, страшась увидеть мертвого Прошку, но деваться было некуда – оставить отца одного с этими двумя он никак не мог. Вот и канава. Матвей издали увидел сначала торчащие из канавы растоптанные, с прилипшими комьями грязи сапоги – они почему-то бросились в глаза. Подошли ближе, стараясь ступать по траве – вдруг в грязи следы. И Матвей, и отец сразу увидели четкий след, вдавленный в грязь, со скошенным правым каблуком. Это Бирюк. Отец отдал ему свои старые сапоги, со скошенным каблуком на правой ноге. На Прошку Матвей не глядел – боязно. Отец, однако, склонился над ним, посмотрел, вздохнул. Оба мужика тоже увидели этот след. Старший сказал отцу: – Покажь-ка правый сапог. Потом повернулся к Матвею: – А ты, парень, покажь? Почесал в затылке, спросил: – У тебя ведь нету больше сапог, а? Отец сказал спокойно: – Отчего ж нету, есть. Да только нормальные они у меня, с целыми каблуками. Пошли, покажу. Они, кряхтя, загрузили Прошку на телегу и поехали к дому старосты – тот должен был поднять женщин и подготовить похороны. Родных у Прошки не было, некому было теперь о нем заботиться. Староста обомлел, увидев Прошку, но потом взял себя в руки. Отец оставил телегу у него во дворе – пригодится им еще, потом заберут. И они вчетвером пошли к дому, скользя на еще не оттаявшей под утренним солнышком грязи. Иней блестел на траве, не спеша таять, все вокруг было таким чистым и красивым. И Матвей невольно думал о том, что вот пропал Прошка, а вокруг ничего не поменялось. То ли Прошка был такой беспутный, что мир и не заметил его ухода, то ли мир такой, что смерть одного человека ничего в нем не меняет… Дома шинельные осмотрели сапоги и ушли, сказав напоследок: – В город доложим как есть. Пусть сами решают. Хлопнула калитка, отец сел на стылое крыльцо, зачиркал спичкой, прикуривая. |