Онлайн книга «Москитолэнд»
|
Дверь открывается. – Эй, эй. У Уолта в руках пластиковый пакет, у Бека за его спиной – еще один. Уолт садится на кровать, вытаскивает какое-то фастфудное комбо и «Маунтин Дью» и смеется, когда Люси затевают драку с какой-то другой леди в виноградном чане. – Мы проголодались, – говорит Бек, копаясь в пакете. – Скатались в закусочную на заправке. Надеюсь, ты любишь говяди… – Он поднимает взгляд и осекается. И хотя я знаю все выражения его лица, это новое. – Ты… чудесно выглядишь, Мим. Улыбка зарождается в моем животе. Затем растет, вьется по через грудь, руки, плечи и шею и только потом расцветает на губах. Я нахожу единственное слово между тем, что хочу сказать, и тем, что сказать должна: – Спасибо. После ужина Бек решает принять душ (сглатываю), а Уолт быстро засыпает. Я убавляю звук телика и устраиваюсь на диване. Начинается еще одна серия «Люси». Наконец из ванной выходит Бек в чистой серой футболке с треугольным вырезом и джинсах. Его волосы мокрые, и хотя я изо всех сил стараюсь не представлять его в душе, «изловчившегося» и все такое, получается паршиво. – Я не так часто смотрю этот сериал, – говорит Бек, – но цыпочка, похоже, ходячая катастрофа. – Люси на экране размазывает шоколад по рубашке. – В общем, не понимаю, в чем прикол. – Ну это такой… сексуальный фарс? Обескураженный Бек смотрит на экран. Теперь у Люси полон рот конфет, будто у бурундука, запасающегося на зиму. Шоколадный бурундук. – Это, типа, сексуально? – Бек ставит телефон на зарядку и кладет на тумбочку. – Ну да, я тоже не до конца понимаю. Наверное, в пятидесятые большинство девушек исключительно расхаживали с книгами на голове и пекли пироги. Ну и, полагаю, коленки тогда считались сексуальными. – Коленки? Я киваю: – И Люси частенько ими сверкает… коленками. Бек пересекает комнату и тянется к выключателю: – Тебе свет не нужен? Я качаю головой, зеваю и поджимаю под себя ноги. В темноте он садится рядом, и мы вместе смотрим на забытое искусство Люсиль Болл, пока я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не наброситься на Бека с поцелуями. – Ты когда-нибудь замечала, что в номерах всех мотелей пахнет одинаково? – спрашивает он. Ну точно, они бы с мамой поладили. – Башмачками моли, – говорю я. – Что? – Мама в молодости путешествовала автостопом по Европе. – Ух ты, правда? – Она британка. – Ого. – Ого-ничего. Это по-прежнему круто. – Ну да. В смысле, конечно. Круто. – В общем, она останавливалась в куче хостелов и говорила, что все они пахли одинаково. Башмачками моли. Бек принюхивается: – Да, именно ими. Уолтер храпит, как товарный поезд, но мы слишком уставшие для смеха. – Кстати о мамах, – вздыхает Бек. – Я своей рассказал. По телефону. Только что… то есть вот недавно. На осмысление его сбивчивой речи уходит пара секунд. – Ты рассказал ей, чем занят? О Клэр и об остальном? Он кивает. – А она что? – Она… – Уолт с кряхтением переворачивается во сне, и Бек, пробежав пальцами по мокрым волосам, понижает голос: – Она сказала, что я совершаю огромную ошибку, бросая учебу. Сказала, что я должен вернуться домой. Она много чего сказала. А знаешь, чего она не сделала? Не спросила, как там Клэр. Его боль видна даже в тусклом свете телевизора. – И что дальше? – Не знаю. – Бек пялится на Уолта, качает головой и вновь поворачивается к экрану. – А я ведь видел ее. – Свою маму? Когда? – Нет, не… забудь. Это глупо. Я смотрю на него, жду продолжения. И Бек продолжит – мы оба это знаем. И вот, спустя почти минуту… – Я видел Клэр, – говорит он. – Выходящей из туалета в «Закусочной Джейн». – Что? – Не настоящую Клэр. И я не о том, что та девочка была на нее похожа, совсем нет. Но когда она вышла и я увидел ее глаза… Похоже, жизнь любит подкидывать яркую концовку, когда ты уже забываешь, что вообще был частью анекдота. Кажется, меня сейчас стошнит. – …полные чертовой боли, понимаешь? Она была раздавлена. Этим гребаным миром. Голос Бека и озаренная голубым сиянием комната исчезают, и я чувствую все это – тяжесть гребаного мира, чертову боль. «– Я закричу». – А я расскажу о тебе». – Мим? Ты в порядке? «Я ощущаю на себе его взгляд, как он скользит по волосам и вниз по телу, задерживаясь в неподобающих местах…» – Мим? «…и впервые за долгое время я чувствую себя беспомощной девчонкой. – А ты красивая, знаешь». – Неправда, – говорю я, не знаю, насколько громко. «– Ты слишком хороша, – шепчет он, склоняя голову ниже». – Я не хороша, – протестую. – Совсем нет, Изабель. – Хороша, Мим, – отвечает голос прохладный, как фонтан, и утешительный. – Еще как. «Ничего не случится». – Мим, посмотри на меня. «Ничего такого, чего сама не захочешь». – Посмотри на меня. Я открываю глаза. Или глаз. И меня тошнит от этого, от всех моих странностей, от моего ограниченного восприятия, как будто недостаточно, что я вижу только половину мира, нужно, чтоб это была еще и худшая половина. – Мим, – шепчет Бек. И никогда прежде я так не наслаждалась звучанием собственного имени. – Привет, Бек. Теперь его лицо в фокусе, а за ним – знакомый запятнанный потолок. Каким-то образом я оказалась на полу – голова на коленях Бека, его руки на моем затылке. И такого вот взгляда я раньше не видела ни у него, ни у кого другого. Полного ярости, огня и верности. – Я знал, – шепчет Бек, качая головой. – Понял, когда ты назвала его Пончоменом. Мы еще долго-долго сидим-лежим вот так, на полу. И не разговариваем. Нет нужды. Сон подступает, и я сдаюсь. Потому что, отключившись от мира, я все еще буду чувствовать Бека. В какой-то момент он переносит меня на кровать и устраивается рядом. Это не кажется странным, хотя, наверное, должно бы. И не кажется неправильным, хотя наверняка должно. Я сворачиваюсь клубком, кладу голову ему на плечо, Бек обнимает меня рукой, и клянусь, когда-то мы были единым целым, суперконтинентом, разделенным миллионы лет назад – прямо как мой научный проект в пятом классе, – а теперь вновь соединившимся в некой калейдоскопической Новой Пангее. |