Онлайн книга «Замурованные. Хроники Кремлевского централа»
— И какую же? — Я не стал разочаровывать волшебника в ожиданиях. — Я не помню названия. — Авторов-то ты должен помнить, — не отставал я. — Здесь не стоит называть авторов, — промямлил Грабовой. — Почему?! — Я не хочу, чтобы у них потом из-за меня проблемы возникли. — У кого?! У Иоанна Златоуста, у Василия Великого, у святых апостолов?! — Я не в силах был сдержаться. — У тебя пятки по ночам не жжет, пророк хренов! — Нет, а почему должно жечь? — Потому что сожгут тебя, Гриша. И очень возможно, что даже в нашей хате, как в старые добрые времена святой инквизиции. — Меня не за что. У меня учение основывается на Библии… А при инквизиции, если кто называл одну фразу из Библии, то инквизиция снимала с него все обвинения. Даже Жанну Д’Арк сожгли лишь потому, что она отказалась процитировать что-нибудь из Библии. И вообще я думаю, что нам не надо разговаривать на богословские темы, поскольку они касаются моего уголовного дела. Мы гуляли в Лефортово и беседовали о греческой Церкви, а потом меня вызвали к себе оперативники и заставили подписаться о том, что мы говорили о греческой Церкви. — Григорий, а вы каким крестом креститесь? — попытался снять напряженность Латушкин. — Я сейчас читаю Лавсаик, — залепетал Грабовой. — Не могу отвечать на вопросы, чтобы заново не начинать… — Значит, на пожрать ты отвечать можешь? А на все остальное — нет. Гриша, ну, ты совсем обнаглел! — воскликнул я. — На бытовые вопросы я могу отвлекаться, на религиозные — нельзя. — Где это написано? — Везде. — Где — везде?! Ты же, чертила, не читал ничего, кроме своего узбекского паспорта, — нервишки стали сдавать, и я не мог ничего с этим поделать. — Если ты молишься, почему лоб не крестишь? — Потому что я сейчас читаю Лавсаик в образовательных, а не в практических целях, — голос кудесника слегка дрогнул. — Григорий, — упреждая меня, влез Латушкин. — А вот если бы вы оказались в общей хате, где тридцать человек, и каждый может подойти и о чем-нибудь да поинтересоваться… — И что, каждому надо отвечать? — развел руками Фумитокс. — Ты совсем не соображаешь? Если у тебя интересуется порядочный арестант, ты обязан ему уделить внимание. — На общем я, конечно, не читал бы Лавсаик, там люди сидят другого уровня. А здесь-то люди интеллигентные, понимают… — Значит, ты людей на уровни делишь? Значит, ты мусорам готов отвечать, а сидельцам — нет? Вперся ты, Гриша, со своим фуфлом дешевым! Здесь тебе не гостиница «Космос», где ты лохов путал. — Иван, ты абсолютно прав, — после небольшого замешательства выдал Грабовой. — Я здесь не буду читать Лавсаик. — Отчего же, Григорий, — улыбнулся Латушкин. — Езжайте в карцер и в гордом одиночестве молитесь. — Нет уж, — гнусным смехом прокашлял Грабовой. — Я лучше здесь курочку буду есть… — Вот ты способный, Гриша, но все равно сожгут. Кстати, если вдруг к Зуеву заедешь, узнаешь по бороде, сразу ломись из хаты. — Почему? — Васильич как услышит, кто ты такой, сразу костерок тебе и разложит. — А кто это? — Грабового перекосило. — Контрабандист лютый, из староверов. С теми еще инквизиторскими замашками — старорежимными пережитками. Непримиримый враг всякой ереси. — Да, нет! Зачем ему меня сжигать?! — Да, да! Гриша! Да, да! Во, подельник его, — кивнул я на Латушкина. — Не даст соврать. — Для начала предаст тебя очищающей пытке, а затем кремации, — сурово подтвердил тот. Закинув руки за спину, Фумитокс стал нервно ходить по хате. — Иван, в Лефортово нет всяких понятий, разных правил. Расскажи, как, что положено в тюрьме? А то я же не знаю, — Фумитокс подкожным маневром приземлился напротив меня. — Во-первых, не быть чертом! Регулярно мыться и стираться, чтобы от тебя хотя бы не воняло. Во-вторых, начни с во-первых, а дальше по ходу подскажем. Остаток дня Грабовой посвятил банно-прачечным процедурам. Дальняк на четыре часа оказался недоступен. Запаха человеческих выделений поубавилось, но они не пропали: на постельное белье сил волшебника не хватило. Григория грели сытно, но дешево. Тридцатикилограммовый лимит передачи выбирался салом, ядовито-розовой карамелью, прогорклым печеньем и деревянными пряниками. Дачка, вываленная на пустующую шконку, обычно смахивала на витрину сельпо. Посылками с новыми вещами, кухонной утварью и книгами волшебника не баловали. Зато каждый день заходили продукты из ларька, оплаченные разными лицами. Однако и здесь ассортимент заказов не отличался разнообразием: запарики, булки, масло, яблоки. Очевидно, что это были личные жертвы адептов, верных своему опальному гуру. Зато адвокаты кудесника оплачивались щедро. Терпеть посменно от четырех до шести часов в день Григория Петровича Грабового могло быть только высокооплачиваемым занятием, и обходилось заказчику по скромным расценкам в пять тысяч долларов. Хотя помимо юридической помощи волшебнику явно требовалась медицинская. — Иван, хочу выразить тебе благодарность, — объявил Григорий после очередного свидания с защитником. — В честь чего? — Представляешь, моя служба безопасности даже не рассматривала такую угрозу. — Какую? — столь неподдельная благодарность Грабового меня заинтриговала. — То, что есть реально люди, которые могут захотеть меня сжечь. А мы даже не прорабатывали это направление. — Видишь, все-то тебе надо подсказывать. И какие меры принял? — Сделал выговор и дал задание обеспечить безопасность в этом аспекте. Кстати, служба безопасности у меня работает качественно. Однажды даже со всех сотрудников секретариата в офис партии собрали на анализ волосы и ногти на предмет отравления. — Это, случайно, не в 2006-м было, осенью? — Да, откуда знаешь? — подозрительно покосился на меня волшебник. — В ноябре Литвиненко уморили. Наверное, решили подстраховаться. — Григорий, и во сколько обходилась ваша безопасность? — поинтересовался Латушкин. — Бесплатно. У нас не было денег. Все делали добровольцы. В партию вступили два директора ЧОПов, и они давали своих сотрудников. — Слышь, Гриша, я что-то не понимаю. У тебя тьма-тьмущая сторонников, казаки за тебя горой, греют тебя как всю «Матросскую тишину», адвокатов нанимают, а ты только спишь и видишь, как выйти и тут же сквозануть на Запад. Выходит, что они верят в тебя, надеются на свое лоховское счастье, олицетворением которого ты станешь на свободе, а ты для себя уже решил их тупо прошвырнуть? Черная неблагодарность и изощренный цинизм… |