Онлайн книга «Дом последней надежды»
|
…сгоревшую надежду не купить. А они все мне поверили, что получится, что… — Умеешь ты находить неприятности, женщина, — с легким упреком произнес тьеринг. Он появился по первому зову, правда, не моему, но Бьорна. Вошел в дом. Потянул носом вонь и поинтересовался: — Кого хоронить будем? С ним пришли еще четверо, а я протянула горшочек. Открытый. Он сунул пальцы и, понюхав, нахмурился. А затем спросил: — Кто? — Шину, — ответила я и кивнула, когда тьеринг добавил пару слов на своем. Одна ли она ввязалась в это дело или втянула за собой того, кого и мужем-то не считает? А если не втягивала, то знает ли он? Догадывается? — Надо убрать это. А лавку сжечь, — мне удалось произнести это спокойно. Почти. Наверное, голос все-таки дрогнул, если тьеринг, положив руку на плечо, сказал: — Я помогу ее вернуть… Здесь ведь не только наши товары… не на одну сотню золотых… и пусть часть лишь, но серебро оплавится… серебро еще выкопать можно, а что сделать с резной костью? Искушение вынести все ценное было огромным, но тьеринг покачал головой: — Нам не нужны лишние вопросы… и вы, уважаемый… Лекарь выглядел растерянным. Он был достаточно умен, чтобы понять: начнется разбира тельство и пострадают все. — Хорошо, — тихо произнес он. — На уста мои ляжет печать молчания, клянусь в том светлой памятью… и полагаю, что вы, госпожа, нынешнюю ночь проведете подле постели мальчика, который нуждается в заботе… а мне придется отлучиться, ибо далеко не все нужные лекарства я взял… Бьорн ушел за господином Нерако. Верно, мало ли что может произойти с человеком столь достойным ночью? Я же… Хотелось и плакать, и кричать… Почему? Чего ей не хватало? Доверия? Или уверенности, что заработать можно, торгуя обыкновенным товаром? Денег? Сомневаюсь, что Хельги беден или жаден. Новую шубу из чернобурки я заметила, но… денег не бывает мало? Или дело в чем-то ином, мне непонятном? Шину была в лавке. Ковыряла отмычкой в замке. Вот уж и вправду никогда не знаешь, какие таланты человек скрывает. — Не стоит, — сказала я и протянула ключ. — Возьми… и было бы хорошо, если бы ты сейчас забрала весь свой товар и исчезла… Шину побледнела. Слегка. Поднялась. Дрожащей рукой оправила платье… А ведь тьеринг после этого будет прав, забыв дорогу к моему дому. — Только это невозможно, верно? Обычно такие сделки если и заключаются, то на всю жизнь… и ты прежде подобным занималась, верно? Молчит. И кривится. И тоже плакать хочет? Клянет себя за неосторожность? Что стоило припрятать столь опасный товар… или собиралась, но не успела? Я не хочу узнавать подробности. Придется. — Зачем? — За мной… долг… остался, — тихо произнесла Шину. Смотрела она в пол. — Мой супруг… взял большую партию, а после умер… он убрал ее в тайник, а мне не сказал куда… убрал и умер. Я искала. Я обстучала весь дом, только… ничего… — И тогда ты решила уйти? Кивок. Конечно, кто бы ни дал проклятое зелье, пусть спрашивает с законных наследников, а не с несчастной женщины, которая осталась без крова и средств к существованию. — Пока вы… сидели тихо… меня не трогали… а вы полезли на ярмарку… и многие говорили, что мы хорошо торговали… золото… много золота. — Она тихо всхлипнула и лицо руками закрыла. — Меня нашли… и сказали, что если… что долг теперь на мне, и они понимают, что… я не смогу его отдать сразу. Они готовы подождать… а если я буду делать что скажут, то мой долг не увеличится… И она согласилась. Кто бы не согласился. Только… я больше не верила. Смотрела и не верила… быть может, конечно, все дело в страхе, одинокую женщину легко испугать, но… легкий аромат лжи портил ощущение. А Хельги сжал кулаки. Злится? На меня? На нее? На тех нехороших людей, что воспользовались шансом? И сколько она получила бы? Сомневаюсь, что Шину стала бы работать только на погашение мифического долга. Нет, ради долга так не стараются. — Лавку я сама нашла. — Она вскинулась. — И все, что говорила… правда. Но еще ко мне отправляли бы людей, которые ищут забвения… это дорогой товар. Особый. И вам стоит сделать вид, что вы о нем не знаете. Поздно. — Нет. — Я открыла замок. И крышку откинула. Достала глиняный горшочек и, взвесив на ладони, позволила ему упасть. — Я знаю, кто тебя примет. И кто присмотрит, чтобы ты не ушла, пока не будешь готова… В темном храме найдется место еще для одной потерянной души, пусть бы она пока пребывала в теле… — Двадцать золотых, — тихо произнесла Шину. …и горшочков около сотни. Велико искушение вернуть их владельцам, но останавливает понимание: они не позволят так просто избавиться от себя. Нет. Действовать нужно радикально… Шину увели. Она не сопротивлялась, не цеплялась за руки, умоляя пощадить, она… будто разом потеряла интерес к жизни. Только в дверях произнесла, не оборачиваясь: — Зря ты думаешь, что они тебе поверят… а если и так… безнаказанным это дело не оставят. Понимаю. И тем горше… …только все равно… Пожар и побег? Давка вспыхивает с четырех сторон. В ней останется довольно глиняных черепков, да и весь товар, который погибнет в пламени, хорошее алиби… Меня здесь нет. Я стою, смотрю, как догорает наша надежда на спокойную жизнь, и стараюсь не разрыдаться. — Ничего. — Тьеринг разворачивает меня и обнимает, и теперь я не вижу огня, но лишь всполохи на броне Урлака. — Так оно правильно… боги видят. Видят. Мой взгляд останавливается на тени, которая не делает попыток притвориться человеком. Чернолицый бог смотрит на огонь. Улыбается. И как это позволите понимать? Колдун пришел в себя к утру. Он открыл глаза, захрипел, выгибаясь, и я почти смирилась с тем, что нынешняя ночь будет худшей в моей нынешней жизни. Но хрип перешел в кашель, и мальчишку вновь вырвало. А когда я поднесла к губам его чашу с отваром, он сделал глоток и открыл глаза. — Что… Голос сиплый, сорванный. А вот взгляд вполне ясный. — Твоя старуха тебя травила, — сказала я и отвернулась к окну. За тонким слоем папиросной бумаги рождался рассвет. Небо, пока еще темное, прорезали тонкие нити солнца. |