Онлайн книга «Дом последней надежды»
|
Да и забот меньше не становилось… Шелковые нити подходили к концу. И рис. И еще надо было купить хорошего жира, лучше у тьерингов, если есть у них жир морского зверя… Соль. Ароматные масла, без которых мыла не сваришь. Запасы кухонные. И письмо почтеннейшему хранителю, который, помнилось мне, был другом отца, и в этом теперь виделся свой особый смысл. Захочет ли он принять меня? Не узнаю, если не спрошу. Нерешительность Иоко, неуверенность ее в себе и во всем мире никуда не ушли, и мне стоило немалых сил преодолевать их. Моя рука дрожала, и кисть никак не желала касаться шелка… Нужные слова, нужные знаки, которых я сама не напишу, ибо рисование и в юные детские годы давалось мне не слишком хорошо. А значит, я должна воспользоваться умением Иоко, но притом переступить через ее сомнения… Нехорошо тревожить занятого человека. Нехорошо. Но иногда приходится. Знак шэнь — обращение… и уродливейшая клякса, которой не место на листе. И злость. И тут же страх… она так привыкла бояться, эта девочка, что не верила себе самой. Я со вздохом отложила ненаписанное письмо. Седьмой испорченный лист. Попрошу Кэед. Вопросов задавать она не станет. И, сложив кисти в шкатулку, я вышла в сад. Сад нас обеих успокаивал. Здесь уже ощущалась прохлада, и память подсказывала, что морозы приходили здесь рано, наводя свой особый порядок, что в доме, что в городе. Я подняла тронутый багрянцем кленовый лист. И еще один. В доме найдется глиняная чаша для осеннего букета… а если и нет, то… в той, другой жизни мне вечно не хватало времени, чтобы остановиться. Зимы пролетали, оставляя после себя сожаление об испорченных солью сапогах, и еще ощущение слякоти и общей неустроенности. Сгорали весны, и лето умещалось в один миг, между удушающей жарой и осенними вдруг дождями, а те тянулись и тянулись, раздражая сумраком. Здесь дожди тоже будут. И сумрак. И солнце надолго спрячется за серую стену облаков. И говорят, что осенью оживают разные духи. Лисы-кицунэ плетут себе наряды, выплавляя золото из листвы. Они собирают ее в огромные медные котлы, под которыми раскладывают костры из шишек и человеческих костей, и тот, кто вдохнет дыма этих костров, сам получит толику силы. Мудрости. И злобы. Поэтому ставни осенью запирали. А еще люди складывали собственные костры, из старых вещей, ибо недосмотришь — и из древних шлепанцев появится бакэ-дзори, [17] а фляга для сакэ породит коварного шептуна-камэоса… [18] Засвистит ветер, разрезанный серпом ветророжденной ласки. Поползут к берегам рек водяные-каппа… — Красиво, — сказал кто-то, и я вздрогнула, обернулась, выпустив ворох листвы. А ветер подхватил ее, закружил, будто пытаясь наспех вылепить то ли чудовище, то ли просто существо иного толка, каковые порой являлись людям. Главное, что на мгновение у него получилось, но… Кошка? Или паук-прядильщик, способный изменить судьбу? Сгорбленная старуха, что является без приглашения и, поселившись в доме, забирает все светлое, что было в нем? Мужчина стоял на террасе. Невысокий. И пожалуй, даже хрупкий какой-то. Тьеринг? Пожалуй, но… в его чертах было что-то и местное. Правда, среди местных не попадались мне люди светлые, а этот был блондином. Пепельным. И волосы отрастив, не стал сбривать их со лба и боков. Он заплел косу, украсив ее тремя белыми лентами, и это что-то да значило, но вот что — Иоко не знала. Она, было показавшаяся миру, спряталась, оставив мне и чужака, и мифических лисиц, и соседскую кошку, которая, перебравшись через забор, устроилась на террасе. Та, словно подглядев мысли, приоткрыла желтый глаз и усмехнулась. — Не боишься, женщина? — голос у мужчины был низким, хрипловатым. Простуда? Или сам по себе? — Вас? — Ее, — он указал на кошку, чей хвост раздраженно дернулся. — Говорят, они вырастают огромными, способными сожрать человека… Теперь она открыла оба глаза и, перевалившись на спину, подхватила плотный лист. — Хвост у нее пока один, — возразила я. Взмах лапы, и когти попросту разрубают лист на аккурат ные полосы… а ведь и вправду для кошки это немного… чересчур? Но она лежит и смотрит, выжидающе так. Прогоню? Схвачусь за метлу? Или сразу за колдуном отправлю? — Вреда от нее нет. — Я опустилась рядом с кошкой и осторожно коснулась мягкой шкурки. — А польза несомненна… мыши не досаждают. Как ни странно, гость мой не стал возражать. То ли привык к существам необычным, то ли не счел возможным воевать в чужом доме. Кошку, впрочем, он обошел стороной и, приблизившись ко мне, сказал: — Я представлял тебя иначе. — Я не представляла вас вовсе. — Кошка заурчала и потерлась о пальцы. Оборотень или нет, но ласку она любила. — Урлак. Хевдир здесь. Надо же… а не похож… то есть не то чтобы я имела представление о том, как должен выглядеть хевдир, но… Наместник, опираясь на память Иоко, редко появлялся на людях. А если и случалось ему покидать лаковые стены своего дома, то путешествовал он в шелковом палантине, который несли крепкие мужчины. Паланкин окружала охрана с бамбуковыми палками и мечами. Впереди шествовали барабанщики. И мальчики с трещотками. Человек с морской трубой, издававшей хриплый протяжный звук. За паланкином на серых осликах, украшенных золотом щедро, что любимые наложницы Императора, следовали Советники и мудрецы, пара колдунов, целитель, писцы и законники… и, кажется, лично Наместника никто не видел, а кто говорил, что видел, описывал роскошь его одеяний… Наряд на хевдире был не то чтобы бедный, скорее уж… обыкновенный? Шелковая рубаха на шнурке и узкие штаны с черными нашлепками на коленях. Длинная кожанка, украшенная потрепанным шнуром, а еще парой вышитых на спине морских змеев. |