Онлайн книга «Обитель Тьмы»
– Я слышал про межу, бабушка. Она отделяет нас от Гиблого места, верно? – Верно, милый. Поразмыслив немного, внук спросил: – Бабушка, а может, Первоход вернулся в свою страну? Туда, откуда он приехал к нам много лет назад. Старуха качнула головой: – Вряд ли. Люди говорят, что Первоход не может вернуться, пока не выполнит все, что ему суждено судьбой. Вроде бы падшие боги оставили у него на предплечье зарубки, похожие на небольшие шрамы. Чем больше подвигов совершает Первоход, тем меньше остается зарубок. Только когда все шрамики исчезнут, Глеб Первоход сможет покинуть наше княжество и вернуться домой. Спицы вновь замелькали в морщинистых руках бабушки. Мальчик лежал на кровати и задумчиво смотрел на темный потолок, на котором плясали отблески лучины. Тени и блики складывались в чудные фигуры, и в фигурах этих мальчику чудился то оборотень, то упырь, а то и нечто такое, о чем ему никто и никогда не рассказывал, – страшное, крылатое, с огромной зубастой пастью. Несколько секунд мальчик, как завороженный, смотрел на игру теней, потом с усилием отвел взгляд и вновь посмотрел на старуху. – Бабушка, – тихо позвал он, – а откуда ты все это знаешь? – Про Первохода? – Да. – Я, милый, два года проработала в княжьем тереме. Убирала горницы и опочивальни, мела двор, стирала белье. Много чего делала. Да ты, поди, и сам помнишь. Мальчик зевнул. Потом кивнул головой и сонным голосом подтвердил: – Да. Я помню. Тогда еще мамка с папкой были живы. – Верно, милый. – Бабушка, когда я вырасту большим, я тоже стану ходоком в места погиблые, – заявил мальчик. – Я буду убивать темных тварей и искать чудны?е вещи, как Глеб Первоход. Сухота улыбнулась. – Будешь, милый, обязательно будешь. Мальчик хотел еще что-то сказать, но вдруг уставился на окно, и глаза его расширились от ужаса. С улицы, уткнув лицо в натянувшийся до предела бычий пузырь, на него кто-то смотрел. – Ба… ба… – пробормотал мальчик, поднял руку и показал на окно. Старая Сухота повернулась, но за мгновение до этого страшное лицо отпрянуло от окна. Не заметив ничего странного, старуха снова посмотрела на внука и недоуменно спросила: – Что случилось, милый? Ты что-то увидел? – Там кто-то был, – в ужасе вымолвил мальчик, таращась на окно. Сухота улыбнулась, протянула морщинистую руку и успокаивающе погладила внука по коленке. – Тебе почудилось, милый. Мне тоже всякое чудится… Все будет хорошо. Уж ты мне поверь. Голос старухи звучал ласково и мягко, и мальчик успокоился. Он хотел продолжить разговор, но вместо этого раззевался и постепенно – под мерный, спокойный голос бабушки – задремал. Дождавшись, пока внук уснет, Сухота отложила вязанье. Ее тоже клонило в сон, и противиться сну в столько поздний час было незачем. Старуха поднялась с кресла и, прихрамывая, пошла к топчану, накрытому соломенным тюфяком и застеленному сверху чистым льняным покрывалом. Однако лечь Сухота не успела. Какой-то странный звук привлек ее внимание и заставил напрячь слух и насторожиться. Звук повторился, и на этот раз Сухота его узнала. Это был негромкий, сухой кашель, словно кто-то прочищал горло. Старуха схватилась за сердце, и в этот момент в сенях тихо скрипнула дверь. Старая Сухота посмотрела на внука, мирно спящего под теплым шерстяным одеялом, потом повернулась и, нахмурившись, решительно заковыляла к двери. Открыв дверь сенцов, она остановилась. С виду в морщинистом лице Сухоты ничего не изменилось, лишь глаза ее увлажнились от ужаса, а нижняя губа мелко задрожала. И было от чего. В сенях стояла худая, бледная женщина в грязном одеянии. Старуха узнала ее сразу, но вымолвить имя смогла лишь со второй попытки. – Зо… Зоряна? Зорюшка моя, ты ли это? – Это я, мама. Зоряна была бледна, так бледна, словно ее кожа отродясь не побывала на солнце. Волосы у нее были влажные и спутанные, и на вид – тонкие, как волосы младенца. Старуха перевела взгляд с лица дочери на ее одежду и испуганно проговорила: – На твоей одежде… кровь. – Это не моя, – тихо отозвалась дочь. – А чья? Дверь снова отворилась, и в сени вошел мужчина. Одежда на нем была такая же окровавленная, как на Зоряне, а лицо, слегка испачканное кровью, было еще бледнее, чем у нее. – Любомил! – ахнула старуха. – Да, тещушка. Это я. Старуха прижала к груди сморщенные руки. – Как же это? Вы ведь утонули. В день первого покоса. Тебя, Любомил, сожгли в погребальном круге. Я была там. А тебя, Зорюшка… Дочь сделала легкий останавливающий жест рукой и сипло перебила: – Ты не рада, что мы вернулись, мама? – Рада, но… – Голос старухи сорвался на хриплый шепот: – Чья на вас одежа? Дочь и зять не ответили. Тогда старуха, приглядевшись к одежде, сказала: – В таких куртках ходят промысловики и ходоки. – Забудь про одежу, мама. – Голос дочери звучал слабо и как-то вяло, словно не успел набрать должной силы. – Проведи нас в дом, согрей и накорми. Нам холодно и голодно. С самого покоса мы не держали во рту ни крошки. Лицо Сухоты побледнело, и она проговорила дрогнувшим голосом: – Внук не должен вас видеть. – Ляшко? Он здесь? – А где ж ему быть? – Мы по нему соскучились. Впусти нас в дом, и мы обнимем его. Несколько секунд на лице старухи отражалась борьба, после чего она решительно заявила: – Этого не должно быть, милая. Это неправильно. Мертвецы не могут явиться к живым во плоти. – Но мы явились, – тихо возразила Зоряна. Старуха вновь отрицательно качнула головой. – Не обессудьте, милые, но я не пущу вас в горницу. Зоряна и Любомил переглянулись. – Ты не сможешь нас остановить, мама, – глухо проговорила Зоряна. – Мы все равно войдем, – сухо проговорил зять Любомил. За спиной у него, за приоткрытой в ночную темень входной дверью, послышался какой-то шум. – Кто там? – встревоженно спросила Сухота. – Кого это вы привели? – Те, благодаря кому мы здесь. Они так же голодны, как мы. Зоряна обернулась к двери. – Зорюшка, нет! – крикнула старуха и попыталась схватить мертвую дочь за руку, но не успела. Большая белая фигура, подобно огромной ночной бабочке, стремительно влетела в сени, сшибла Сухоту с ног и вцепилась ей когтями в грудь и лицо. |