Книга Смерть в семье, страница 32 – Кэролайн Данфорд

– Говорят, опасно не само оружие, а тот, кто держит его в руках.

– Не очень убедительный аргумент. Моя семья участвовала в разработке самых страшных видов оружия, и с тех пор мы сами решаем, кому его продавать. Будущее всего мира теперь зависит от нас больше, чем когда-либо.

– Я плохо разбираюсь в политике… – начала я, но мистер Бертрам меня не услышал. Он не мог остановиться, слова хлынули потоком, будто прорвало плотину.

– Однажды вечером Ричард изрядно напился и принялся хвастаться тем, что они с Жоржем сделали. Трезвым он бы никогда мне в этом не признался, но алкоголь развязал ему язык. Я знал, что мать близнецов была каким-то образом связана со «Шнейдер» ^[6] – несмотря на немецкую фамилию основателей, это французская компания. На заводах «Шнейдер» выпущено новое полевое орудие – эта гнусная штуковина косит людей, как серп пшеницу, и теперь планируется ее продавать и французам, и немцам. Французы начали завоевание Вадаи ^[7], но дело не только в этом. Они вкладывают деньги в новые проекты. Ходят слухи о разработке тяжелых артиллерийских тягачей. Эта невероятная мерзость навсегда изменит картину войны. Разумеется, все говорят, что подобные машины нужны для защиты торговых путей через Сахару, но я не верю. Мне в кошмарах снится будущее нашего мира – то будущее, в которое его ведут такие люди, как мои отец и брат. Наши деньги сделаны из человеческой крови, и мы тратим их на то, чтобы пролить ее еще больше.

– Такой бизнес можно назвать гнусным и подлым, но он все же вполне законный и не дает повода для убийства, – заметила я.

– Эфимия, многие люди – очень важные и серьезные люди – уверены, что назревает война с Германией. Россия погружается в хаос. Мы надеемся сохранить дружеские отношения с французами, но… но некоторые члены партии унионистов симпатизируют немцам. Ричард к ним весьма благосклонен. Той ночью, когда напился, он сказал мне, что лишь благодаря его влиянию новое оружие «Шнейдер» было предложено и этой стране.

– На пьяную голову мужчины зачастую преувеличивают свои достижения, разве нет?

– Вы не понимаете. Я принадлежу к семье чудовищ. Они способны на всё.

Сказанное мистером Бертрамом отозвалось во мне вихрем противоречивых мыслей. Даже при обычных обстоятельствах было бы сложно выстроить их в систему, а сейчас, когда я сама, добровольно, загнала себя в лабиринт классовых условностей и пыталась из него выбраться, было и вовсе невозможно разобраться, с чего начать. С одной стороны, я видела, что этот человек искренен и от всей души желает поступить правильно. Кроме того, легко было согласиться, что о европейской политике и общем состоянии дел в мире ему известно куда больше, чем мне. Но с другой стороны, я сомневалась, что оба убийства в Стэплфорд-Холле имеют к этому какое-то отношение. Потому я сделала единственное, что было сейчас в моих силах, – охладила его пыл пригоршней здравого смысла.

– Возможно, в ваших умозаключениях есть резон, сэр. Однако, помимо смерти двух членов семьи, есть два подозрительных события: кто-то проник в мою комнату с неизвестной целью, а отношение вашего брата ко мне вдруг резко изменилось.

– Вы вполне привлекательны и выполняете обязанности служанки в доме его отца – поверьте, Ричарду этого достаточно.

Я задохнулась от возмущения. Во-первых, мне не казалось, что девушка в униформе служанки и с подобающей прической в принципе может быть привлекательной. А во-вторых, он сказал «вполне»!

– Я имел в виду, что любая мало-мальски привлекательная служанка может невольно удостоиться внимания моего брата, а уж вы-то… – неуклюже уточнил мистер Бертрам.

Я вспыхнула. Мне было непривычно выслушивать комплименты ни в статусе служанки, ни в статусе герцогской внучки.

– Не надо забывать, – резко сказала я, – что у вашего брата с самого начала было море возможностей разглядеть степень моей привлекательности, но его поведение изменилось слишком уж неожиданно.

Мистер Бертрам склонил голову набок, как ворон, созерцающий червяка.

– Значит, вы каким-то образом вызвали эту перемену.

– Уверяю вас, я не делала ничего, что…

– Нет-нет, – перебил мистер Бертрам, – я не об этом. У вас более чем достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что за человек мой брат.

– И более чем достаточно моральных устоев!

– Да, Эфимия, не сомневаюсь. Но я думаю, вы могли найти в доме какие-то улики. Очевидно, это произошло после убийства кузена Жоржа и перед убийством отца.

– Мистер Ричард пытался меня поцеловать в каморке для мойки посуды как раз перед смертью лорда Стэплфорда. После этого, как вы сами видели, он вдруг решил вышвырнуть меня из дома. А не далее как час назад предложил мне стать его спутницей в Лондоне.

– Боже правый! – негодующе выпалил мистер Бертрам, вскочив с кресла.

– Я, разумеется, отказала. И это стало причиной моего желания покинуть поместье.

– Но вы не можете уехать! Мы с вами тут единственные, кто может разобраться в этом деле. И отец, и кузен Жорж были не лучшими представителями рода человеческого, но это не оправдывает их убийство. Надеюсь, вы с этим согласитесь?

Я вздохнула:

– Соглашусь. Но я нахожусь здесь в очень сложном положении…

– Что еще Ричард вам сказал?

– Что я не буду ни в чем нуждаться.

– Это я понял. Он сказал что-нибудь существенное?

Я на секунду задумалась.

– Он спросил, была ли я знакома с мистером Жоржем до его смерти.

– Он думает, вы что-то знаете.

– Или что-то нашла, – добавила я.

– Вы были первой, кто увидел труп Жоржа. Не догадались обыскать его карманы?

– В тот момент мне это не пришло в голову.

– Очень жаль, – огорчился мистер Бертрам, снова усаживаясь в кресло.

– Позвольте вас заверить, сэр, что в следующий раз, когда я споткнусь о труп кого-нибудь из ваших родственников, я не только в обязательном порядке обыщу его карманы, но и зарисую место преступления.

Мистер Бертрам улыбнулся:

– Не сердитесь, Эфимия, я просто пытаюсь найти объяснение действиям Ричарда. Мне понятно ваше желание покинуть Стэплфорд-Холл, но если кто-то – мой брат или кто-нибудь другой – считает, что у вас есть улики или сведения, которые способны навести полицию на след убийцы, до своего дома вы можете и не доехать.

Я похолодела, едва до меня в полной мере дошел смысл его слов, и жалобно пролепетала: