Книга Черный Леопард, Рыжий Волк, страница 121 – Марлон Джеймс

– Длинная вышла история, – сказала Соголон. – Что ж, без песен так без песен. Расскажи им про того, кого птицей-молнией зовут. И кто с ним странствует.

– Вы же видите дела их.

– Так и ты тоже.

– Давайте-ка хоть кто из вас перестанет на дерьмо пялиться и расскажет нам эту историю, – подал голос Мосси. И в первый раз не вызвал бы он во мне раздражения, если б, говоря это, не улыбался мне.

Старец сел на кровать, на какой Соголон никогда не спала, и заговорил:

– Злобная весть прилетела с запада десять и еще четыре ночи назад. Селение прямо возле Красного озера. Женщина говорит соседке: «Уж четверть луны, как никого не видать из дома в трех жилищах от нас слева», – а та в ответ: «Так они народ тихий, и своя у них компания», а первая говорит: «Даже дух ветерка так не стихает», – и обе они пошли к той хижине посмотреть. Повсюду вокруг той хижины смертью пахло, но скверна исходила от мертвых животных, от коров и коз, убитых не для еды, а ради крови и забавы. Рыбак, его первая жена и вторая жена, а еще три сына были мертвы, но они не воняли. Как описать вид этот, даже богам непривычный? Все трупы были собраны, будто идолы для поклонения, сложены в кучу, будто их вот-вот сжечь должны. Кожа у них на кору деревьев походила. Словно бы кровь, плоть, жидкости, протоки жизни – все было высосано. У первой и второй жен, у обеих грудь была вскрыта и сердца вырваны. Но перед этим он им все шеи прокусал и снасильничал, оставив свое мертвое семя гнить у них в чреве. Имя его вы назвали уже.

– Ипундулу. А кто его ведьма? Он бродит на воле, как и нет больше над ним власти? – спросила Соголон.

– Над ним нет. Ведьма, что правила им, умерла прежде, чем успела передать власть своей дочери, вот Ипундулу и обратился опять в птицу-молнию, схватил своими когтями эту дочь, взлетел с нею высоко-высоко-высоко, а потом отпустил. Та ударилась о землю и расшиблась в лепешку. Поэтому-то и можно узнать, что его семя в тех двух женах: капельки молний вылетали из их кхекхе, даже когда они разлагаться стали. Ипундулу, он из красавцев красавец, кожа у него белая, как глина, белее, чем вот у этого, но такого же, как и он, красавца.

Он указал на Мосси.

– Ayet bu ajijiyat kanon, – произнес Мосси и всех удивил.

– Да, префект, он птица белая. Только он не добрый. Он зло, так люди считают. И того хуже. Ипундулу, потому как он красавец и одет в халат белый, как кожа его, считает, что женщина своей волей идет к нему, но он им разум травит, едва в комнату заходит. И распахивает он свой халат, а тот вовсе и не халат никакой, а крылья его, а под ними нет никакой одежды, и он насилует их, одну, потом вторую и чаще всего убивает, а некоторых оставляет в живых, только они не живые, они живые мертвецы с молниями, что разбегаются по телу там, где когда-то кровь текла. Доходят до меня слухи, что он и мужчин обращает. И остерегись попасться птице-молнии, потому как обратится он во что-то громадное и яростное, а когда крыльями своими захлопает, то выпустит на волю гром, что сотрясет землю, и слух оглушит, и все здание сшибет, а с ним и молнию, что ударит тебе в кровь и сожжет тебя, одна черная шелуха и останется.

Вот так оно и случается в одном доме в Нигики. Жаркая ночь. В комнате мужчина и женщина – в облаке мух над кроватью. Он красив: шея длинная, волосы черные, глаза яркие, губы полные. Слишком высок для этой комнаты. Осклабился на облако мух. Кивает женщине, и она, голая, с кровоточащей раной на плече, идет к нему. Глаза ее глубоко в череп запали, а губы трясутся безудержно. Сама вся по́том обливается. Идет она к нему, руки к бокам прижаты, переступает через собственную одежду и сорго рассыпает, чашу разбив вдребезги. Ближе подходит, будто кровь ее тянется к ее же крови, что во рту у него.

Он одной рукой обвивает ей шею, а другою за живот хватает, ощупывает, нет ли ребенка. Клыки собачьи изо рта его прорастают, над подбородком торчат. Пальцы его грубо меж ног у нее копошатся, но она стоит не шелохнется. Ипундулу нацелил палец на грудь женщины, и коготь выскочил из среднего пальца. Вдавил он его глубоко в грудь, и хлынула кровь, а он ей грудь распластал, добираясь до сердца. Облако мух роится, жужжит и упивается кровью. Отдернулась мух пелена на мгновенье – младенец лежит на кровати, тельце все в дырьях, будто клещами изъедено. Личинки из дыр уж ползут – десяток, дюжины, сотни выползают из кожи младенца, крылышки расправляют и улетают. Глаза мальчика широко раскрыты, кровь его капает на кровать, тоже покрытую мухами. Кусают, роются, высасывают. Пасть его с хрустом распахивается, и стон из нее раздается. В тельце ребенка осы свили гнездо.

– Адзе? Они вместе орудуют? – спросила Соголон.

– Не одни эти двое. Другие тоже. Ипундулу с Адзе, эти двое из тела жизнь высасывают, но не они его в шелуху обращают. Это дело тролля травяного, Элоко. Он охотился только в одиночку или с такими же, как он, но с тех пор, как Король спалил его лес, чтоб посадить табак и просо, они с любым заодно. Женщина-молния – тут вот какая история. Вот что происходит, когда Ипундулу всю кровь высасывает, но останавливается прежде, чем высосет полностью соки жизни, и плодит в женщине молнию, заодно делая ее и безумной. Один южный гриот вытащил все это из ее уст, но так и не слагает из этого песню. Их там трое, и еще двое, и еще один. Это я вам говорю. Они вместе действуют. Но главный у них – Ипундулу. И малец.

– Что про мальца? – спросила Соголон.

– Тебе эта история самой известна. Они мальца используют, чтоб к женщине в дом попасть.

– Они мальца заставляют.

– Какая разница? – пожал плечами старец. – Вот еще что. Три-четыре дня спустя еще один идет по их следу, потому как гниющие тела и вонючие останки приятно дразнят его нюх. Он рвет их когтями и пьет вонючий сок гнили, затем принимается за плоть, пока не наестся вдоволь. Когда-то у него еще брат был, пока кто-то не убил его в Колдовских горах.

Я смотрел на них со всей скромностью, на какую был способен.

– Мальца они используют, Соголон, – сказал старец.

– Я говорю, никто не спрашивает про…

– Они мальца обратили.

– Послушай-ка.

– Они толкают мальца на…

Резкий и тугой порыв ветра штормом прошелся по полу, раскидав всех к стене. Рассерженный ветер свистнул, потом вылетел в окно.

– Никто мальца не заставляет. Мы нашли мальца, и…

– И что? – перебил я. – Что такого поведал сказитель, что тебе не по нраву?

– Ты разве не слышал, Следопыт? Сколько уже времени, как малец пропал? – сказал Мосси.

– Три года.

– Он говорит, что малец один из них. Если не кровопиец, значит, заколдован.

– Не дразните ее. А то она еще и крышу сдует, – сказал старец.

Мосси бросил на меня взгляд, вопрошавший: «Вот эта-то мелкая старушенция?» Я утвердительно кивнул.

– Следопыт прав. Они пользуются десятью и еще девятью дверями, – сказала Соголон.