Книга Черный Леопард, Рыжий Волк, страница 122 – Марлон Джеймс

– А через сколько дверей вы прошли? – спросил Мосси.

– Одну. Нет ничего хорошего для такой, как я, в проходе через ту дверь. Призвание свое я черпаю от зеленого мира, а такой поход оскверняет зеленый мир.

– Очень длинное выражение для того, чтоб сказать: ворота ведьмам не годятся, – не удержался я. – Тебе необходим я, нужно мое полученное от Сангомы умение, чтоб открывать их. И даже проход через каждую дверь ослабляет тебя.

– Вот человек! Он знает меня больше, чем я сама себя знаю. Тогда сложи для меня мою песнь, Следопыт.

– Под сарказмом всегда что-то еще прячется, – заметил Мосси.

– Как же скоро Леопарду замена нашлась.

– Помалкивай, Соголон.

– Ха, уж теперь-то мой язык вольной речкой станет.

– Женщина, мы время теряем, – сказал ей старец, и она утихомирилась. Он подошел к сундуку и достал громаднейший пергамент.

Мосси воскликнул:

– Старик, это то, о чем я думаю? Я полагал, что земли эти на карту не наносились.

– Вы это оба о чем? – спросил я.

Старец развернул свиток. Большой рисунок: коричневое, голубое и цвета кости. Я тоже видел такие: во Дворце Мудрости было три штуки, – но не знал, что они такое и какой от них прок.

– Карта? Это карта наших земель? Кто сотворил такое? Какое искусное мастерство, как подробно, даже восточные моря. Купец какой-то с востока привез? – заговорил Мосси.

– Мужчины и женщины в наших краях тоже мастера искусные, чужеземец, – сказала Соголон.

– Ну, разумеется.

– По-твоему, мы со львами наперегонки бегаем да срем с зебрами, так что не способны нарисовать землю или буффало изобразить?

– Я не это имел в виду.

Соголон, фыркнув, оставила Мосси. Зато это чудо рукотворное, карта, заставляла его улыбаться, как ребенка, стянувшего орех колы. Старец оттащил карту на середину комнаты, положил на четыре ее угла два горшка и два камня. Голубое манило меня. Светлое, словно небо, оно закручивалось синим, как само море. Море, только не как море, а больше похоже на море мечты. Из моря всплывали, будто на сушу скакали, существа громадные и маленькие, рыбы-великаны и зверь о восьми хвостах, обхвативший лодку-дау.

– Я долго ждал, чтобы показать это вам, Песочное море до того, как оно было песком, – сказал старец Соголон. «Что это за воды?» – подумал я про себя.

– Карта – это всего лишь рисунок суши, то, что человек видит, так, чтобы и мы смогли это увидеть. И замышлять, куда идти, – сказал Мосси.

– Слава богам, что этот человек объяснил нам то, что мы уже знали, – проворчала Соголон. Мосси хранил молчание. Соголон спросила: – Вы красным их помечаете? На основе какой мудрости?

– На мудрости математики и черной магии. Никто не совершает перехода, занимающего по времени четыре луны, за один оборот песочных часов, если только не передвигаться, как боги, или не использовать десять и еще девять дверей.

– Это как раз они.

– Все они.

Соголон опустилась на колени, а Мосси склонился: он восторженный, она молчаливая и насупленная.

– Где в последний раз слышали что-то о них? – спросила она.

– В Колдовских горах. Двадцать и еще четыре ночи назад.

– Вы провели стрелку от Колдовских гор до… Куда она указывает, на Лиш? – сказал Мосси.

– Нет, от гор до Нигики.

– Эта указывает от Долинго на Миту, но не далеко от Конгора, – сказал я.

– Да.

– Но мы шли из Миту в Долинго, а до того Темноземьем до Конгора, – сказал я.

– Да.

– Не понимаю. Вы сказали, что они используют десять и еще девять дверей.

– Разумеется. Как только вы прошли через одну дверь, вы можете двигаться только в одну сторону, пока не пройдете все двери. Вам никак не вернуться назад, пока вы этого не сделаете.

– А что будет, если попытаться? – спросил я.

– Тому, кто целует дверь, и пламя сжигает то, что ее прячет, это должно быть известно. Дверь окутает тебя пламенем и сожжет дотла – такое и на Ипандулу страху нагонит. Они пользуются дверями, должно быть, уже два года, Соголон. Вот почему их так трудно отыскать, а следить так и вовсе невозможно. Они будут держаться направления дверей, пока не завершат своего путешествия, затем повернут обратно. Потому-то я и провожу линию со стрелкой на обоих концах. Таким путем убивают они ночью, губят всего один дом, может, два, может, четыре, все убийства могут совершить за семь-восемь дней, потом пропасть, прежде чем оставить настоящий след.

Я подошел, указал и сказал:

– Если бы я ехал от Темноземья в Конгор, потом тут, недалеко от Миту до Долинго, тогда мне пришлось бы скакать через Увакадишу, отыскивать следующую дверь – в Нигики. Если они двигаются в обратную сторону, значит, они уже прошли через дверь Нигики. Теперь они путь держат через Увакадишу, чтобы попасть в…

– Долинго, – завершил Мосси. Он упер палец в звездочку на карте между гор пониже центра.

– Долинго.

Восемнадцать

Мы пребываем в большой тыкве мира сего, где Мать Бога держит все в своих руках, с тем чтобы никак не могло упасть находящееся на донном закруглении. И все же мир сей еще и плоский на бумаге с землями, принявшими форму пятен крови, что пропитались сквозь ткань, неровную форму, какая порой воспринимается черепами каких-то выродков.

Пальцем прослеживал я по карте реки, пока палец не завел меня в Ку, что никак во мне не отозвалось. Я уже не понимал, как мог когда-то больше всего на свете желать оказаться в Ку, нынче я даже не помню зачем. Палец мой перенес меня через реку в Гангатом, и, стоило мне коснуться символа тамошних хижин, как из памяти моей донесся до меня хихикающий смешок. Нет, не из памяти, а из того, где для меня нераздельно то, что помню, и то, чем я грежу. Смешок был беззвучен, зато он клубился голубоватым дымком.

День уходил, и мы собирались уехать вечером. Я подошел к другому окну. Там, за ним, префект взбежал на холмик, сделавшись черным на фоне солнца. Он стянул длинную джелабу ^[48], какой я на нем никогда не видел, и стоял на скале в набедренной повязке. Наклонившись, взял в руки два меча. Стиснул в ладонях рукояти, глянул на один меч, затем на другой, покрутил в пальцах, добиваясь крепкой хватки. Поднял левую руку, держа меч в отсечной позиции, упал на одно колено и ударил правым мечом с такой быстротой, будто свет менял. Вновь вскочил и напал правым, отсекая левым, рубанул левым мечом в правую сторону, а правым в левую, воткнул оба их в землю и перевернулся в воздухе, приземлившись на четвереньки, как кошка. Потом поднялся обратно на скалу. Остановился и посмотрел в нашу сторону. Я видел, как вздымалась у него грудь. Меня ему видно не было.