Книга Верум, страница 59 – Кортни Коул

– Но вы же должны понимать, что таков порядок вещей, – объясняю я, – мальчики не могут навсегда оставаться со своими матерями. В том, что вы умерли, не было моей вины.

– Я убила себя, – говорит она просто, – я не собиралась это делать, но я не могла больше выносить боль.

Я понимаю ее боль.

Я киваю.

– Мой брат…

Я не договариваю, потому что мой голос срывается. От мыслей о Финне я чувствую боль в груди.

– Я не могу жить без Финна, – бросаю я безвольную фразу.

Но Оливия встряхивает головой:

– Тебе придется. Он ушел, а ты осталась.

– Почему я снова вижу вас во сне? – решаюсь я спросить ее, чувствуя, что это то самое, что мне так и не удалось понять.

Она поднимается со своего места. Ее тело такое прозрачное и маленькое. У нее темные, как у Дэра, волосы и такие же черные глаза, которые блестят и искрятся, как ночь.

Черные, черные глаза, пронзающие мою душу.

Она приподнимает голову в абсолютно точной манере, что и Дэр.

– Потому что ты не могла вспомнить меня. Ты не могла восстановить в памяти, что произошло с тобой. И что произошло со мной. А еще почему Дэр стал тем, кем он является сейчас. Он твой защитник, Калла. Он будет защищать тебя ценой своей жизни.

– Почему вы хотели, чтобы я привела его к вам? – задаю я еще один вопрос. – Ведь вы умерли.

– Потому что я оставила его, когда не должна была этого делать, – говорит она, закрывая свои темные глаза, – он этого не заслужил. А теперь он обречен на страдание. Но он будет стоять за тебя горой, пока вообще сможет стоять на ногах.

Она абсолютно права.

Несмотря на собственную боль, он сидел рядом с моей кроватью.

Он был около меня все это время.

Он пел мне.

Она встряхивает головой.

– Мой сын должен был сделать то, что он сделал, – говорит она мне, и я понимаю, что она имеет в виду историю с Ричардом, – я оказалась недостаточно сильна, чтобы остановить все это, но он был не таким, как я. Ему хватило сил.

Ее голос становится совсем тихим.

– Ваша история такая печальная, – признаюсь я, потому что так и есть.

Это самое грустное, что я когда-либо слышала. Кажется, что она знает, о чем я говорю, но почему-то она качает головой:

– Это не так. Самое печальное – это быть уверенной, что ничто из случившегося не было реально. Твои сны – это тоже часть твоей реальности, Калла. Даже если ты сама этого не осознаешь. Тебе просто нужно открыть глаза. Открой глаза.

Открой глаза.

Открой глаза.

Я резко вскакиваю, приходя в сознание: шокирующая настойчивость ее голоса приводит меня в чувства.

Мои глаза открываются.

Свет такой яркий, что мне кажется, я вот-вот ослепну.

Я уже не слышала пения, которое витало в воздухе до этого.

– Калла, – доносится до меня до боли знакомый голос.

Этот голос я люблю больше жизни, больше всего на свете.

Финн.

Он слегка сжимает мою руку.

Совсем чуть-чуть.

Мои глаза привыкают к свету, и теперь я могу хорошенько его разглядеть.

Я фокусируюсь на его лице, на беспорядочных кудряшках, которые обрамляют его, как нимб, на бледно-голубых глазах, на веснушке на его руке.

– Калла, ты очнулась! – изумленно восклицает он, в его голосе звучит столько удивления. – Я уж было думал… Да какая вообще разница, что я там подумал…

Он подумал, что я умру.

Потому что это и правда могло случиться.

А он уже мертв.

И мне нужно немедленно прекратить воображать его. Я усиленно моргаю и на несколько секунд крепко зажмуриваюсь.

Я пытаюсь заговорить, но оказываюсь не способна издать ни единого звука: мое горло слишком пересохло. Через мое горло протянута трубка, – понимаю я, мое сознание все еще шатко. Я пытаюсь вытащить ее собственными руками, но кто-то останавливает меня.

Открываю глаза и обнаруживаю рядом с собой светловолосую медсестру.

Мои глаза расширяются, когда я вижу ее бейджик с именем.

Эшли.

Это та самая Эшли из моего сна, только теперь она одета не в вечернее платье, на этот раз она медсестра в халате с щеночками. Она улыбается, когда видит, что я открыла глаза, и начинает мельтешить вокруг кровати.

– Не беспокойтесь, – говорит она, – я уже позвала врача, и она скоро будет. А пока закройте глаза, и я вытащу трубку. Сейчас я сосчитаю до трех, а затем вы выдохнете.

Так я и делаю, и на счет «три» она вынимает трубку у меня из горла.

Она словно змея, ползающая в траве, выскальзывает наружу, и я никогда еще не чувствовала такого счастья.

Мои руки тянутся к горлу, обхватывая его, а она подносит соломинку к моим губам.

– Выпейте, – просит она меня, и я слушаюсь.

Мне кажется, что я не пила уже сотню лет, поэтому я пью, и пью, и пью, несмотря на то что мне больно глотать.

Закончив, я прочищаю горло.

Мои слова звучат сухо, но, по крайней мере, я способна их произнести.

– Прости меня, Финн.

На его лице появляется выражение боли, настоящей боли, и на минуту он закрывает глаза.

– Это был несчастный случай, – наконец говорит он, – ты ни в чем не виновата.

Но он неправ, я все-таки виновата.

Я знаю это, и он тоже.

– Что со мной случилось?

Я помню только то, как стояла на краю утеса.

А затем падение.

Финн отводит взгляд, в его бледно-голубых глазах поселилась боль.

– Ты была не в своем уме. Ты пыталась поймать что-то, когда бросилась вниз.

Я поражена:

– Я спрыгнула с утеса?

Тот парень в капюшоне.

Теперь я все вспоминаю, и мои глаза расширяются.

– У тебя психическое расстройство, Калла. Все думали, что в Уитли ты сможешь отдохнуть и прийти в себя. Что ты сможешь оправиться от своей потери, от того, что мы больше не с тобой. Но много чего случилось, и твой разум не выдержал нагрузки.

В моей груди все дрожит и клокочет, когда я дышу, и я осматриваю свою палату. Два стула, стол, часы. На пластиковой доске маркером написано: «Вашей медсестрой сегодня будет Эшли». Стопка книг, подушка, одеяло.