Книга Огненная кровь. Том 1, страница 29 – Ляна Зелинская

— Послушай, Альберт, это, конечно, не моё дело…

Но князь не дал ему договорить. Он повернулся резко, впечатав кулак в шершавое дерево открытой ставни и, глядя прямо в глаза, ответил:

— Цинта, ты же понимаешь, что всё, что ты начинаешь со слов «это не моё дело» — действительно не твоё дело? — и взгляд его, полный огня, испугал Цинту не на шутку. — А теперь сгинь живо, и чтоб я тебя не видел! И не вздумай ко мне лезть сегодня со своими дурацкими советами!

И ставня жалобно скрипнула под его кулаком.

— Охохошечки! — пробормотал Цинта, отступая в тень.

А князь повернулся и продолжил смотреть на танец, с каким-то странным исступлением, и Цинта поклялся бы всеми таврачьими Богами, что даже когда он собирался укокошить сына главы Тайной Стражи, в нём не было столько огня.

— Чую, всё это плохо закончится! — пробормотал он.

Альберт пил и смотрел, возвращаясь мыслями к завтрашнему утру. И злился на себя за то, что не может принять решения — он не знал, что ему делать. Вернее, знал…

В нём сейчас боролись два Альберта. Один — рациональный, тот, который мыслил трезво, совершая точные обдуманные шаги к своей цели. Тот самый, благодаря которому он стал хорошим лекарем, который слушал советы Цинты — хотел взойти на Красный трон, стать джартом и доказать всем, что Альберт Драго — бастард — ничем не хуже законных холёных детей Салавара.

И этот Альберт понимал, что нужно оставить в покое эту женщину, перестать пить и смотреть на неё, сейчас же пойти лечь спать, и завтра утром гнать коней в Фесс так быстро, как только сможет. Найти дом Миора, отдать Риту из рук в руки папаше-купцу, получить награду и ехать в Эддар. Его ждут дела поважнее купеческих дочек, пусть даже и очень красивых. В мире полно красивых женщин, и на ней свет клином не сошёлся.

Но был и другой Альберт, которого он ненавидел в себе, каждое утро, просыпаясь после очередных неистовых безумств, и каким он быть не хотел, но с которым ничего не мог поделать. Он ненавидел его потому, что этот Альберт был так похож на его собственного отца — горячий и буйный, с кровью, полной дикого огня, не способный спокойно пройти мимо красивой женщины или драки, и принимающий решения сердцем, а не головой. Деливший мир на белое и чёрное и умевший с одинаковой силой ненавидеть и любить. Тот, которому нужно было непременно вываляться в грязи и всё испортить. И этот Альберт не мог оторвать глаз от танца, и единственное, чего он хотел сейчас — узнать, какие же на вкус губы у Риты Миора, и, может быть, снова испытать то сумасшедшее чувство, что накрыло его на озере у обрыва, когда он лечил её ногу. И желание слиться с ней не только губами стало совершенно непреодолимым.

И что дальше?

…спрашивал он себя.

А дальше — гори оно всё огнём!

— Хех, я так погляжу, парень, никакая она тебе не сестра, — рядом с ним оказался старик, тот самый, что сказал ему про Марко.

Он стоял, опираясь на трость, и тоже смотрел на танец.

— Это почему же? — князь допил вино и поставил бутылку у стены дома.

— Да потому как вы смотрите друг на друга, — старик махнул рукой в сторону чана, — нравишься ты ей, парень, чего стоишь? Сегодня ночь, благословлённая Богами! Будь я на тридцать лет моложе — не стал бы терять времени!

И в этот момент второй Альберт окончательно победил первого.

Вскоре танец переместился на площадь — женщины выбирались из чана, но останавливаться уже никто не собирался.

И когда Рита взобралась на ступени, Альберт оттолкнулся от стены и подхватил её за талию обеими руками, поставил на помост и произнёс, чуть наклонившись к её уху и не отпуская рук:

— Потанцуем?

***

Рита ускользнула в самый разгар веселья, и Альберт нашёл её в конце улицы, упиравшейся в пирс. Она стояла, прислонившись к дереву, обняв себя за плечи, и смотрела на воду. Он подошёл, отшвырнул бутылку, которую держал в руке, и остановился совсем рядом.

Несколько танцев посреди площади, и Рита, такая горячая и гибкая в его руках, её улыбка, которая заставляла его улыбаться в ответ просто так, потому что он не мог её удержать, и желания, что обрушились на него так внезапно, всё смешалось, и он не знал, что делать. Хотелось просто дышать рядом с ней и ощущать её, и это было какое-то безумие, которому Альберт не мог найти объяснения.

— Я… устала. Пойду спать, — ответила Рита на его молчание и собралась уходить.

— Рита, подожди…

Голос его внезапно стал хриплым. Он поймал её руку и положил себе на грудь, накрыв другой рукой.

Этот день и эта ночь, танец, вино, луна, дрожащая в озере огромным золотым блюдом — все казалось нереальным. Что-то изменилось сегодня, что-то произошло, и он не понимал, что. Какие-то неведомые желания проснулись в нём и теперь будоражили кровь, и если она сейчас уйдёт, вместе с ней исчезнет странное волшебство этой ночи, а ему очень хотелось его продлить.

Он был пьян, слишком пьян и от вина, и от этого танца, и от этой девушки. И даже, наверное, это именно Рита породила какое-то безумие в его крови, и лучше было бы её отпустить. Но рядом с ней ему хотелось раскинуть руки и вдохнуть в себя весь мир разом, и казалось, что это ему по силам. А больше всего хотелось вновь коснуться её и почувствовать то, что было у обрыва на озере.

Но она испугалась и захотела высвободить руку.

— Пусти…

— Рита, я… мы завтра уезжаем.

— Да, я знаю. До Фесса совсем недалеко. Я… мой отец отблагодарит вас за помощь.

— Мне не нужна никакая благодарность от твоего отца. Но… от тебя… Если ты… Я бы хотел…

Он стоял к ней совсем близко, костёр, горевший у пирса, играл бликами на её лице, и она хотела уйти, но Альберт не дал.

Он видел, как вспыхнули её глаза от простого прикосновения, как расширились зрачки, поглотив всю голубизну, и её горячее дыхание коснулось его щеки.

— Ты ведь тоже этого хочешь? — прошептал он, наклоняясь к её лицу. — Я же вижу…

Горячая волна желания накрыла его с головой, смыла всё, оставив только одно…

Захотелось прижать её к себе, сорвать одежду, ощутить жар её тела, сладкий вкус виноградного сока на её коже, нежность губ… Слиться с ней, вдыхая запах её волос, и целовать, целовать в исступлении, раствориться в ней и впитать её всю в себя. И, кажется, никогда он не испытывал такой сильной жажды обладания, как сейчас.

Наваждение…

Он поцеловал Риту страстно, сильно, немного грубо, обхватив за талию одной рукой и зарывшись другой в её волосы. Судорожно вдохнул, чувствуя, как та самая волна счастья затопляет его и взрывается радугой через все небо. И на мгновенье, совсем короткое мгновенье, она ответила. Её губы разомкнулись и слились с его губами, так же горячо отвечая ему и бросая его в пропасть.