Онлайн книга «Пообещай»
|
– По-настоящему. – Ты ведь шутишь сейчас? Противно и слишком звонко стукнулся о тарелку выпавший из пальцев подруги нож, в их сторону обернулись головы – все как одна с прическами, укладками, завивками. Эмия наклонилась вперед и зашептала горячо, сбивчиво: – Мы живем вечно, но так одинаково. – Одинаково? Да к нашим услугам все разнообразие Астрея! – Но мне этого мало… Чего-то не хватает. – Эй… Эй… – и выражение искреннего участия в черных глазах, – ты просто устала, слышишь? Эти мысли твои – они меня пугают. Возьми отпуск на две недели, слетай к волшебным источникам, искупайся, отдохни… – Но я не устала. Эмия отложила столовые приборы и покачала головой. Ее здесь не поймут. Нигде, судя по всему, не поймут. Целых пять минут, пока тщательно выскребала мороженое из вафельной корзинки, Калея делала вид, что все в порядке. Потом не выдержала, укоризненно покачала головой и спросила с нажимом: – Эм, ты помнишь о том, что люди всегда чувствуют негатив? – Помню. – Они не могут его не чувствовать. – Знаю. – Если ты станешь человеком и потеряешь хотя бы одну единицу манны из-за неверного поступка, тебя ждет Верховный Эфинский Суд – ты об этом знаешь? – Я… Калея не дала договорить: – Они больше не воплотят тебя в Боги, слышишь? Они этого не сделают. А человеком ты сможешь прожить всего тридцать дней. Это… того стоит? Доедали они в молчании. * * * (Fabrizio paterlini – The clouds) Вечер. – Нам прислали три корзины с цветами и одно электронное приглашение. – Открой. Одетый в трико, сверкая обнаженным торсом, как она любила, Павл кивнул. И воздухе тут же зазвучал мягкий баритон Романоса: – Дорогая, прислать за тобой колесницу в девять? Сначала в Звездную Галерею… – Закрой. – Что-нибудь ответить Романосу? – Ничего. Хотя, нет… Ответь, что у меня не подходящее случаю настроение. – Как скажешь, Эмия. Что тебе приготовить: ужин, ванную, комнату для расслабляющего массажа? – Ничего. – Совсем? Робот чувствовал ее странное настроение, но едва ли мог чем-то помочь. – Позови меня, если… – Позову. Павл скрылся в соседней комнате – наверняка, принялся чистить белоснежный палас или протирать от несуществующей пыли предметы. Иногда ей его хватало – своего помощника. Иногда. Когда Эмия ложилась в постель, закрывала глаза и представляла, что это не рука Павла, но того человека, которого она искренне любит, – любит так сильно, что ее душат эмоции, слезы, чувства – все вместе. «Боги так не любят, – упрекнула бы Калея. – Наша любовь ко всем одинакова…» Одинакова… Как будто ее нет ни к кому. Странная любовь. Романос, Пелиогос, Донт, Эреон – у нее было много ухажеров, но все они казались ей одинаковыми, как шпалы рельсов призрачного трамвая. Эмия вновь смотрела на свои просторные апартаменты пустым взглядом. Если она не решит с кем-нибудь Объединиться, то проживет здесь еще день, потом еще сто дней, потом еще тысячу. Вечность за вечностью в одиночестве. Или выбрать того, к кому ничего?… Сверкала за прозрачным стеклом накопленная ей за годы работы в Конгломерате Справедливости небесная манна – золотая, переливающаяся, невесомая, как пыльца. Каждая крупинка, словно маленькая Вселенная, будто несостоявшееся еще пока замечательное событие, чудесный поворот – рождение, смех, неожиданная встреча, всплеск чувств… Если бы Эмия захотела. Но ведь чувства должны рождаться сами по себе, разве нет? Туда, за стекло каждый день добавлялось по несколько золотых единиц – зарплата из Конгломерата. Но тратить не на что – Боги воплощали свои желания без манны. Это люди… Скольким на Земле помог бы ее запас? Паре десятков, сотен, может, даже тысяч человек? Они могли бы снести ее всю к Жертвенным Воротам – по крупице, по несколько, горстями. Ворота принимали все. Как много счастья породил бы каждый сияющий всполох? Кого-то вылечил бы, кому-то подарил бы любовь, кому-то немного денег. Люди в силу чрезмерно бушующих внутри них чувств копили манну плохо. Почти не копили, и потому часто страдали. Черт, она опять думает о работе. Потому что работа для нее интересней всего. Спустя еще час, после легкого ужина и бокала вина ее развезло на философию. Идти все равно никуда не хотелось; Эмия лежала на пушистом диване, закинув ноги на спинку и в который раз пыталась ощутить в себе Божественную Любовь, но вместо этого ощущала тишину. Может, тишина, отсутствие бед и забот и есть Любовь? Может, она и состоит из абсолютной гармонии, из недвижимого созерцания, из пустоты, в конце концов? Но как же тогда любовь к мужчине? Наконец, не выдержала, подошла к компьютеру, включила. – Снова работать? – появился в дверном проеме Павл, и она мельком глянула на него. – Да. Не знаю… Может быть. – Ты сегодня не определена. «Сегодня. И вообще». – Хочешь, сегодня я стану блондином? Подлиннее чуб, короткая бородка? – Нет. – Брюнетом? – Ты и так брюнет. – Да, но я стану другим брюнетом. – Не хочу. – Я пытаюсь тебе помочь. – Уйди. На лице робота мелькнуло вполне правдоподобное обиженное выражение – она сама запрограммировала его на максимум эмоций. Но и этого максимума ей не хватало. Слишком одинаково, пресно, плоско, однообразно. Надоело. Почему она не такая? Ведь, как все, – одна из тысячи дочерей Великого Бога Крониса, Эфина, жительница Атрея, завидная невеста… Правда, у нее с периода взросления отмечали нестабильность эмоциональных полей, но в пределах допустимого. Может, ситуация ухудшилась? Проверить? Нет, проверять не будет, потому что тогда ее могут перевести из Конгломерата Справедливости куда-нибудь еще. А Эмия любила свою работу. Людей. Лица. Их жизнь. «Любовь земного мужчины – какая она?» – создала запрос системе. И тут же получила ответ: «Неоднозначная. Мягкая, нежная, сильная, бушующая, страстная, нестабильная. Доводящая до сумасбродства, до приступов ревности, побоев…» Подобная формулировка напугала бы Калею до чертиков. Эмию она заставила прикусить губу. Звезды в вышине складывались то в одно созвездие, то в другое, чередовались, танцевали, подмигивали – красиво. Кронис дал Богам счастливую жизнь – идиллию: километры волшебного пространства, пропитанные флером чего-то тонкого и необыкновенного ночи и наполненные искрящимся светом дни. Возможность иметь семью, в которой никогда не ругались. Детей, если подождать пару тысяч лет после Объединения. |