Онлайн книга «Волоколамское шоссе»
|
Комиссар отрезал еще колбасы, опять выискал горбушку в груде хлеба, обратился к Дормидонову: – Знаю, Дормидонов, ноги гудят, но айда со мной! Немедленный отклик: – Есть! Я спросил: – Далеко ли? – Туда, где сейчас по штату положено нам быть. Обратно в лес по своим следам. Собирать людей. Еще к тебе наведаюсь. Посидим, братки, все вместе, будем гонять чаи. Только давай погорячей! По телефону я проведал Филимонова, потом позвонил Заеву: – Семен, что у тебя слышно? Заев мне обрадовался. – Товарищ комбат, слава богу, вспомнили. А то я тут уже песенку пою. – Какую еще песенку? – Какую? – Своим сиплым басом Заев воспроизвел заунывные причитания беспризорника: – Позабыт, позаброшен с молодых ранних лет… – Брось чудить! Говори дело! – Скучновато, товарищ комбат. Тишь. И морозец донимает. – Заев снова пошутил: – Вот вы немного взгрели, на сердце потеплело. – Ночку перемайся, – сказал я. – А утром будет видно. Уразумел? – Понятно, товарищ комбат. Неожиданно в трубке раздался еще чей-то голос: – Момыш-Улы, ты? – Я. Кто говорит? Выяснилось, что со мной разговаривает командир полка майор Юрасов. В лесу он подключился к телефонному шнуру. – Момыш-Улы, как к тебе дойти? – Держитесь провода. Идите смело. На немцев не нарветесь. Примерно час спустя Юрасов с полковым инженером-капитаном оказались у меня. Я вытянулся перед своим командиром. Мягкий, впечатлительный, он подавленно молчал. Инженер произнес: – Плутали, плутали… Уже не чаяли, что выйдем. – С кем вы, товарищ майор? Я распоряжусь накормить. Темная краска проступила на щеках Юрасова. Он ничего не ответил. – Вдвоем? Юрасов лишь кивнул. Я ни о чем больше не спросил, ни словом, ни лицом ничего не выразил. Вдвоем – этим сказано все. Командир полка был куда-то откинут вихрем боя, потерял свой полк, потерял штаб, бродил почти до полуночи в лесу, из своих нашел одного лишь инженера. Думается, это было возмездием за вину: обязанный строить оборону по-панфиловски, по-новому, Юрасов, как и раньше я замечал, этим не загорелся, исполнял без веры, душой находился еще во власти прежней тактики. Ему отомстила половинчатость. Юрасов увидел Исламкулова. – Ты с ротой? – Привел, товарищ майор, двадцать человек. Юрасов опять промолчал. Раздевшись, сняв шапку, открыв свой смятый светлый ежик, он присел к столу, придвинул поданную Вахитовым тарелку, стал жадно есть. Два часа ночи. Пустует мое кресло-раскладушка. Воинский такт, уважение к старшим по званию не позволяют мне прикорнуть там. Обойдя затихшую деревню, вернувшись к себе, дремлю на полу, на том самом месте, где лежал проснувшийся давно полковник. – Разрешите войти. В дверях – незнакомый лейтенант. – Товарищ командир батальона! Вас вызывает штаб армии. Я уже знал, что под боком у меня, в Горюнах, развернулся промежуточный армейский узел связи, откуда побежали провода к левому флангу армии. Подымаюсь. Тотчас поднимается Бозжанов. В последние часы, с той минуты, как я вернулся от Панфилова, Бозжанов не покидает меня. Его не зовешь, он все-таки идет. Шоссе уже пустынно. Кажется, все замерло в эту глухую пору ночи. Лишь иногда, как предупреждение, вдали прокатывается пушечный выстрел. Лейтенант ведет в избу. Там на миг ослепляет, заставляет зажмуриться яркий электрический свет. У стены поставлен коммутатор. С наушниками сидят телефонисты. Мне подают трубку помассивнее, побольше, чем привычная. – Говорите. Сразу же из мембраны слышится: – Товарищ Момыш-Улы? Узнаю глуховатый голос Панфилова. Впрочем, он неожиданно звучен, усилен. Приходится чуть отдалять трубку от уха. – Да. Слушаю вас. – Как дела, товарищ Момыш-Улы? – Пока, слава богу, тишь. Люди на своих местах. – Я говорю от большого хозяина. Здесь находится и товарищ Звягин, и тот, кто является его начальником. Вы меня поняли? – Понял. – Доложите подробно, что у вас делается. Сообщаю: пришел лейтенант Исламкулов с двадцатью бойцами, которые, находясь на кухне, винтовочными залпами встретили немцев. – Как то есть на кухне? Расскажите. Принимаюсь докладывать о группе Исламкулова. Панфилов требует подробностей. Странно: сидит у командующего армией, которому подчинены несколько дивизий, и заинтересованно расспрашивают о действиях двадцати человек. – Передайте товарищам гвардейское спасибо… Ядрово у немцев? – По-видимому. – Так… Дальше. – Сидит у меня майор Юрасов. Отбился от своих. Отошел почти в одиночку. Отстреливался. Ночью разыскал меня. – А как полк Малых? – Полковник Малых тоже у меня. Вывел раненых, вывел двести штыков. Пришел с комиссаром, с начальником штаба. Сейчас они ходят по лесу, собирают людей. – Что рассказывал Малых? – Дрались весь день. Управление было потеряно. Но подразделения дрались. – Так… Нет ли признаков, что немцы начнут ночью? – Пока таких признаков не замечаю. – Будьте, товарищ Момыш-Улы, еще внимательнее. Ночной удар возможен. Вы меня поняли? – Да. Проверю готовность. – Вот-вот… Теперь одну минуту подождите. В мембране слабо гудит ток. Сейчас, наверное, Панфилов что-то скажет о приказе Звягина. Судя по всему, исполнилось прорицание Толстунова, старого политслужаки, как он себя назвал: дело прикончено. Никому не мешая, у дверного косяка застыл Бозжанов. В узких глазах – ожидание. Конечно, усиливающая звук мембрана доносила и до него каждую фразу Панфилова. Теперь, как и я, Бозжанов ждет дальнейшего. В трубке вновь возникает громкая хрипотца Панфилова: – Вы слушаете? Примите, товарищ Момыш-Улы, командование группировкой Красной Армии в Горюнах. Не сразу осмысливаю эти слова. Ослышался я, что ли? – Как? Что вы сказали? Невольно приближаю трубку к уху. В барабанную перепонку будто ударяют молоточки, отчетливо выстукивают: – Передаю приказание командующего армией: вам поручено командовать всей группой, сосредоточенной в Горюнах. И пожалуйста, исполняйте поскорее ввиду возможности ночных действий противника. |