Книга Золото мертвецов, страница 20 – Валерий Ковалев

— Давно ли воюешь?

— С июня сорок первого.

— Неплохо, — кивнул Васильев.

А утром, после завтрака, на околице села перед строем расстреляли блатного по фамилии Забралов. Во время атаки он бросил оружие и был пойман на второй линии обороны.

Наступление по всему фронту продолжалось.

Штрафная рота приняла новое пополнение и в составе 13-й армии под командованием генерала Пухова двигалась на запад.

После форсирования Днепра Тим снова отличился, подорвав гранатами вражеский дот и получив при этом легкое ранение. Как результат, его реабилитировали, восстановили в звании, а еще предложили остаться в роте заместителем командира взвода.

— Ты парень лихой, у нас тебе самое место, — сказал теперь уже капитан Васильев в присутствии командира полка.

Воронов дал согласие.

К началу сорок пятого он уже был лейтенантом и командиром взвода, имея два ордена Красной Звезды, а за месяц до начала Сандомирской операции ему вручили медаль «За отвагу».

Ею, тогда еще старшина первой статьи Воронов, был награжден за воздушные десанты в тыл врага в самом начале войны, награда нашла героя.

В боях на Сандомирском плацдарме у Тима случилась встреча, по одному из принципов переменного контингента, «Бог не фраер, он все видит».

Рота капитана Васильева была сведена с офицерским батальоном, получившим название сводного, который выдвинули на один из основных участков наступления.

За сутки до его начала Тима с другими офицерами вызвали к комбату для постановки боевой задачи. А когда он вместе с ротным и еще тремя взводными возвращался по заснеженному лесу назад, заметил у одного из костров, где грелся переменный состав, знакомое лицо, врезавшееся в память.

— Я, Петрович, чуть задержусь, — не веря своим глазам, сказал Воронов.

— Что, земляка встретил? — хмыкнул ротный. — Бывает.

Когда офицер подошел к сидевшим у потрескивающего огня, все встали.

— Ну, здорово, капитан Винник, — обратился Тим к крайнему, в замызганной солдатской шапке и ватнике. — Вот и встретились.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант, — вздрогнул тот, — я вас не знаю.

— Отойдем, — недобро улыбнулся Тим, — я напомню.

Когда сделав десяток шагов в сторону, они остановились у высокой сосны, Воронов, вынув из кармана папиросу, закурил и пару раз глубоко затянулся.

— Госпиталь в Ярославле, ты особист при нем, а я изменник Родины.

В глазах Винника метнулся страх, задрожали губы.

— Узнал, гад, — выдул из ноздрей дым Тим и врезал бывшему чекисту по морде. Тот рухнул в снег, прикрыл голову рукой и тонко завыл.

— Эй, лейтенант, ты чего?! — заспешил к нему рослый сержант. — Я замкомвзвода Варава, а это мой солдат. В чем дело?

— Из-за этой твари в сорок третьем я получил расстрел, — кивнул на лежавшего Тим. — А теперь вот встретил здесь, есть в мире правда.

— Вон оно что, — нахмурился сержант. — Встать и быстро на место!

Когда тот, косолапя валенками, побрел к костру, откуда на них хмуро взирали штрафники, сержант наклонился к Тиму:

— Я бывший майор, сам был под расстрелом. Понимаю.

Затем был трехнедельный кровавый бой, в котором полег почти весь сводный батальон, в том числе и Винник.

Победу Тим встретил в Берлине.

А когда наступил август, демобилизованный лейтенант следовал воинским эшелоном в Россию.

На стыках гремели вагоны, в открытые окна рвался ветер, паровоз оглашал затихшие поля победным ревом.

Через неделю, одуревший от пересадок и станционной суеты (все куда-то ехали и перемещались), лейтенант добрался до Ростова, от которого мало чего осталось.

Вокзал превратился в груду развалин, мост через Дон был взорван, и с его искореженных пролетов мальчишки удили рыбу, а все видимое вокруг представляло хаос из битого кирпича, бетона да сгоревших зданий, густо покрытых копотью.

— Наворотили, сволочи, — поиграл желваками Тим и стал проталкиваться с перрона к выходу в город.

Чуть позже он шагал по разбитой улице с остовами домов в сторону центра. Там сохранилось несколько административных зданий и шел разбор завалов.

В подъезжающие самосвалы немецкие военнопленные, орудуя кирками и лопатами, загружали битый кирпич со щебнем, покореженные балки и другой хлам.

Их охраняли запыленные автоматчики, с коричневыми от загара лицами.

— Слышь, браток, — подошел Тим к одной из груженых машин, у которой водитель в гимнастерке без погон, залив в радиатор воды, закрывал крышку капота. — Ты, случайно, не в сторону Солдатской слободы?

— Чуть ближе.

— Подбросишь?

— Нет вопросов.

Через несколько минут, тяжело переваливаясь на рытвинах и объезжая старые воронки, грузовик порулил среди развалин.

— Тебе здесь, лейтенант, — сказал водитель, остановившись на окраине.

Выйдя из кабины, Тим поблагодарил его, взял в руки чемодан и огляделся.

Эта часть города пострадала чуть меньше.

Среди развалин там и сям виднелись уцелевшие двух- и трехэтажные здания, а на поднимавшейся вверх улице сохранились часть брусчатки и аллея старых лип, где изредка появлялись люди.

Миновав аллею, Тим вышел на поросший бурьяном пустырь, изрезанный старыми окопами, за которым открывалась Солдатская слобода и под солнцем синел Дон, не тронутый войною.

Здесь, на пригорке, он опустил наземь чемодан, сел на него и закурил, чувствуя, как учащенно бьется сердце.

Встретят ли его родные? Или их уже давно нет на свете?

Потом, заплевав окурок, встал, оправил гимнастерку и решительно зашагал вниз.

Улицы Донской, на которой жила семья Вороновых, как таковой не было.

Остались одичавшие сады, десяток полуразрушенных домов и длинная череда остовов печных труб, словно памятники.

Ускоряя шаг и бледнея, Тим направился к родительской усадьбе с остатками ограды, за которой виднелась руина куреня, построенного еще дедом.

— Как же так? — прошептал он и внезапно учуял запах дыма.

Из-за развалин, едва различимо, в небо поднималась тонкая струйка. А затем Тим разглядел чуть приметную, ведущую туда с дороги тропинку.

На усадьбе кто-то жил. Офицер вбежал в проем калитки.

С тыла куреня, у остатков каменной стены, на призьбе сидел ссутулившись дед Никита и что-то помешивал деревянной ложкой в котелке, висящем на таганке, под которым потрескивал небольшой костерок из бурьяна и щепок.

— Дедусь, — тихо позвал внук, опуская на траву чемодан.