Книга Искра надежды, страница 54 – Джоди Пиколт

— Настоятельно советую вам, мисс Дювилль, следить за своими высказываниями. — смерил ее взглядом прокурор. И добавил, обращаясь уже к Бет: — Вы признаете себя виновной?

— Я все могу объяснить…

— Нет, — пресекла ее попытку Менди. — Бет, я знаю, что вам есть что сказать, но пока не рассказывайте об этом никому, кроме меня. Я сохраню все сказанное вами в тайне. В отличие от всех остальных. Сейчас вы должны просто ответить: признаете или не признаете свою вину.

— Не признаю, — прошептала она.

— Где ее родители? Кто привез ее сюда? — потребовал ответа судья.

Бет вправе была ожидать, что этот вопрос будет обращен к ней, а все вели себя так, будто ее здесь не было вовсе.

— Черт бы меня побрал! Если бы я знал, — сокрушенно выдохнул Уилли Корк.

— Какие ваши пожелания относительно залога, господин прокурор? — нахмурился Пино.

— Учитывая тяжесть совершенного преступления, — бесстрастно отвечал Корк, — против нерожденного, лишенного голоса ребенка, принимая во внимание равнодушие, которое демонстрирует преступница, я бы просил суд лишить ее возможности выйти под залог до суда.

— Ублюдок! — вырвалось у Менди.

— Прошу прощения… мисс Дювилль, вы что-то сказали? — судья изумленно изогнул бровь, взглянув в ее сторону.

— Я сказала, что многоуважаемый помощник прокурора, — указала она рукой на Корка, — любит облизывать блюда господ, будучи опьянен шансом подольститься. По-другому не объяснить, как такое можно придумать! — Она повела рукой в сторону Бет. — Я прошу достопочтенный суд рассмотреть вопрос о залоге, когда мою подзащитную переведут в тюрьму. Это не безразличие, Ваша честь — это просто шок. Моя подзащитная сама еще ребенок. Семнадцатилетняя девочка, которая вместе с беременностью лишилась и своего дома.

— Бог мой! Вы же сами были когда-то на месте того безвинно убиенного, беззащитного ребенка. — Корк перешел на высшие ноты пафоса: он жаждал крови. — Отличие лишь в том, что вам дали шанс жить, а ему — нет! — Голос его достигал такой высоты, что мог бы распугать голубей под сводами заброшенного оперного театра.

— Ваша честь, если суд позволит, могу я кое-что добавить? — продолжала государственный защитник.

— Что-то мне подсказывает, что вы в любом случае добавите. — Судья Пино удобнее устроился на вращающемся стуле.

Менди повернулась лицом к помощнику прокурора.

— Уилли! Ты можешь сколько угодно стоять на вершине Эвереста и голосить, что жизнь начинается с момента зачатия. Но, если эта больница загорится и тебе придется выбирать, кого спасать: оплодотворенное яйцо в лаборатории ЭКО или младенца в родильном отделении, кого ты выберешь?

— Неравноценное сравнение… — фыркнул Корк.

— Кого ты выберешь? — зазвенел теперь уже голос Менди.

— Никто здесь не пытается доказать, что можно убивать младенца во имя эмбриона, — пришлось отвечать Корку. — Речь о том, чтобы дать эмбриону возможность родиться и…

— Именно! Спасибо за то, что подтвердил мое предположение. Никто всерьез не верит, что эмбрион — это ребенок. Ни с точки зрения биологии. Ни с точки зрения этики. Ни с точки зрения морали.

На мгновение в палате воцарилась тишина.

— К сожалению для вас, — перебил ее Уилли, — штат Миссисипи всерьез полагает, что эмбрион — это ребенок. — Он перевел взгляд на Бет. — Закон не делает различия между тем, убила ли она взрослого человека или эмбрион.

— Предположительно убила, — снова поправила Менди.

— …разница лишь в том, что, если бы она убивала взрослого человека, он имел бы возможность позвать на помощь.

— Мисс Дювилль, — откашлялся судья Пино, — мы — суд общего права, и в этом штате единственное, что нас интересует, что ребенок, находившийся в теле подозреваемой, сейчас мертв и она тому непосредственная причина. Поэтому я устанавливаю залог в пятьсот тысяч долларов, — он встал со своего стула и пошел к выходу. — Пока подозреваемая находится в больнице, за ней будет установлено круглосуточное наблюдение, а после выписки ее поместят в окружную тюрьму. Слушание откладывается.

Пристав, неотступно следовавший за ним по пятам, остановился в дверях и повернулся к Бет.

— А вы, юная леди… — вздохнул он, словно паж короля, — да будет Господь к вам милостив.

Бет была набожной христианкой. Она поклонялась Иисусу, она молилась ему, она доверяла ему.

Она верила в Бога.

Однако верит ли в нее Он? Больше Бет не знала ответа на этот вопрос.

Прошел почти час с тех пор, как Иззи воткнула в грудь Бекс дренажную трубку. Неумолимо приближался предел допустимой потери крови: ее вытекло столько, что два полотенца промокли насквозь.

— Сделайте… одолжение, — выдохнула Бекс.

Иззи наклонилась.

— Любое.

— Передайте моей племяннице… — прохрипела она. — Что она не виновата.

— Вы сами ей об этом скажете, Бекс.

На губах несчастной заиграла улыбка — точнее, всего лишь намек на улыбку за гримасой боли.

— Я думаю, мы обе знаем, что это не так. — По щеке Бекс побежала слеза. — Больно не от того, что не успела сказать «прощай». Больнее от той пустоты, которая останется.

Иззи пристально смотрела на нее. Она отлично знала, каково «уходить без» — в детстве она хлебнула такого досыта. По ней никто никогда не скучал. Вот только, если она скажет Паркеру, что все кончено, один такой человек, пожалуй, появится. Только, когда разбиваешь другому сердце, — наносишь и своему такие же раны.

Иззи ничего не знала о Бекс, за исключением того, что она художница и у нее есть племянница, которой все еще чудом удается прятаться. Жизнь Бекс была ниточкой в чьем-то гобелене, и только это имело значение.

Иззи встала и подошла к стрелку.

— Без медицинской помощи эта женщина умрет, — сказала она.

— Тогда помогите ей.

— Я сделала все, что в моих силах. Но я не хирург.

Она обвела взглядом приемную. После того как он ударил по лицу Джанин, сбив ее с ног, в помещении повисла гнетущая тишина. Возле упавшей без сознания сидела Джой. Судя по тому, что Джанин несколько раз шевельнулась, она была жива.

— Я слышала, как вы говорили по телефону, — выпалила Иззи.

— Что?

— Вам известно, что такое терять близких? — Она безжалостно смотрела в его пустые глаза. — У всех нас тоже есть семьи. Пожалуйста. Нам нужно отправить ее в больницу.

И не успела она подумать, застрелит он ее сейчас или послушает, как зазвонил телефон.

Джордж впервые понял, что он супергерой, когда Лиль было всего полгода. Они оба свалились с гриппом, и измученный Джордж позволил ей спать рядом с ним. Но у Лиль быстрее, чем у него, спадала температура, она просыпалась и начинала скатываться с края матраса. Джордж мог бы поклясться, что сам еще спал, но, несмотря на это, мог резко выбросить руку и ухватить ребенка за ногу, чтобы девочка не упала.