Книга Долгое дело, страница 22 – Станислав Родионов

— ВИА переводится на русский язык как вокально-инструментальный ансамбль, — объяснил инспектор Лиде и вдруг сурово обратился к Галине: — А знаете ли вы, что я был известным эстрадоманом, микрофоноведом и виалюбом?

— Забавно, — не поверила она.

— А знаете ли вы, что это я организовал вокально-инструментальный ансамбль «Аккордные ребята»? Я уж не говорю про «Поющих лауреатов». А известный ансамбль «Четвертинка»? А престижная программе «Шумели ноты, тромбоны гнулись»?

— Чем она престижна?

— Как чем? Триста восемьдесят вольт, плюс шесть динамиков, плюс акустика, плюс два микрофона лопнуло, плюс оглохший первый ряд, плюс шесть зрителей в обмороке! А знаете ли вы, что в консерватории я читаю лекции по теория музыки: до-ре-ми-фа-соль-ля-си, кошка села на такси?

— Разыгрываете? — фыркнула Галина.

— Разыгрываю, — согласился инспектор.

Гостья поежилась, словно замерзла от горячего кофе, и беспомощно посмотрела на хозяйку.

— Он шутник, — успокоила ее Лида.

— Я хочу открыть жуткую тайну, — серьезно заговорил инспектор. — Я никакого отношения не имею к искусству, а работаю токарем.

— Опять разыгрываете?

— Разыгрывает, — подтвердила Лида. — Он милиционер.

— Без звания? — спросила Галина.

Петельников встал и произнес высушенным, усталым голосом, какой у него бывал после дежурства:

— Простите меня, Лида.

Он посмотрел на нее долгим взглядом: «Стоит ли щадить глупость?» Лида ответила таким же: «Стоит быть терпимым».

Из дневника следователя. Все ли ищут смысл своей жизни? Я думаю, что все. Может быть, «ищут» — слишком громко сказано, но каждый хоть раз в году задумывается о себе, о своем месте, о своем назначении… Каждому хоть раз в году становится грустно от утекающего времени. И каждый хоть раз в году удивленно спрашивает себя, для чего и как живет.

Есть люди, которые, задумавшись, отвечают благостно и довольно: «Живем не хуже других». Есть те же самые люди, которые, задумавшись в эту сокровенную минуту, вздохнут и скажут: «А хочется жить лучше других».

Есть, есть люди — сколько их? — которые в формуле «жить, как живут все» видят смысл жизни. Да что там смысл — счастье свое в ней видят.

Вроде бы все знают басню Крылова о той вороне, которая упустила сыр. И все-таки простофили не перевелись. Взрослые тети и дяди, утирая повлажневшие глаза, слушали басню о косточках мужа и выкладывали денежки. Не спросили ни документов, ни фамилии, ничего не проверили и не разузнали. Ей нужна помощь? Пожалуйста! Ну не ротозейство ли это?..

Рябинин посмотрел в окно — там, в скверике, в тополях, вроде бы начиналось лето. Окрепли листья, потеплела земля, посветлела кора деревьев, и заблестели под солнцем скамейки. И отцвели синие ирисы Александра Ивановича… Рябинин обернулся — комендант стоял у двери, тускло изучая пол.

— Натирать будем?

— Да не знаю…

Александр Иванович поднял глаза на стены, разглядывая их подозрительно.

— Ремонтировать не пора?

— Вроде бы чистые.

— Рамы не подкрасим?

— На ваше усмотрение.

Комендант воззрился на потолок и через тягучую минуту сообщил:

— В буфет банан подвезли…

— Спасибо, — улыбнулся Рябинин.

— Не пойдете? — спросил Александр Иванович, потому что следователь продолжал сидеть.

— У меня от них изжога.

От мучнистой сладкой мякоти была изжога. Но Лида их любила, поедая быстро и вкусно, как обезьянка. Он увидел жену с бананом в кресле, вечером, под торшером — и потянулся к портфелю. И тут же представил набежавшую очередь — нервную, напористую, из одних женщин — и опустил руку. Очередей он стеснялся.

Рябинин не любил говорить о деньгах, вещах, квартирах… Ему казалось, что беспокоиться о материальном — стыдно, а если уж заставляет жизнь, то делать лишь самое необходимое и делать как-то незаметно. Он не очень понимал людей, которые носились со своими физиологическими потребностями — едой, сном, сексом, — доказывая, что все естественное естественно. Были и у него материальные заботы, были и физиологические потребности. Но его ум…

И промелькнуло, исчезая…

…Человек — это тело, мышцы, нервы, материя. А материи подобает заботиться о материальном. Нет. Человек — это все-таки ум, совесть, чувства, дух. Чего же стоит дух, обслуживающий лишь свое тело? Стыдно же. Духу духовное…

— Я банан тоже не уважаю, — поделился комендант. — Говорят, витамины-витамины, а их роль в организме сильно завышена. В траве витаминов полный комплект. Корова эту траву употребляет с утра до вечера. А как была коровой, так коровой и осталась.

— Наверное, витамины на интеллект не влияют, — развеселился Рябинин.

Вот и Александр Иванович думает о материи и духе. Видимо, и о смысле жизни думает.

Скраденными шажками он уже добрался до середины кабинета и стоял как-то необязательно и не очень заметно — маленький, сухощавый, безвозрастный… С волосами, зачесанными…

Однажды Рябинина удивило известное выражение «волосы, зачесанные назад». Разве можно зачесывать вперед? Оказывается, можно: у коменданта была темная косая челка. В черном дешевеньком костюме, — а он ходил только в черных костюмах, — говорили, что комендант где-то когда-то закупил их штук двадцать, якобы сшитых на покойников. В синих носках, всегда в синих, говорили, что после войны он где-то купил тюк белый нитяных носков и до сих пор красил их дома в синий цвет.

— Про эту-то, которая в сквере денежки выманила, газета пропечатала, опять сообщил комендант.

— Какая газета?

— Вчерашняя «Вечерка».

Вчерашняя «Вечерка», еще не читанная, лежала в портфеле. Рябинин извлек ее, сразу отыскал заметку и начал читать…

Тихие, еще далекие, как загоризонтные громы, услышал он стуки в висках. Злость, она. Стуки крепли, шли уже по груди, стягивая там все тяжелой щемящей силой, словно на нее давила земля. Злость. Она полегоньку пройдет, и грудь отпустит. Нет, не отпустит, пока он…