Онлайн книга «Долгое дело»
|
Рябинин улыбнулся. Но Калязина смотрела холодно, не принимая его улыбки. — Теперь о семейном знаке, — посерьезнел и он. — Вы сказали, что в их семье заваривать чай должен обязательно мужчина. Неужели и в этом есть смысл? — Вы что пьете? — деловито поинтересовалась она. — Компот, — ответил Рябинин, ибо допрос соскочил — может быть, на жмущем ботинке — с тех строгих рельсов, которые ему были проложены всеми инструкциями. — Компот и чай имеют одну интерпретацию. — Какую же? — Вы домашний человек. — Это научный вывод? — Разумеется. За спиртным возможен скандал. За кофе возможна сдержанность. А чай — это мир, покой и уют. И если мужчина должен его заваривать, то ему следует приходить домой вовремя, быть спокойным и домашним. Не так ли? — Так, — покладисто подтвердил следователь, потому что было именно так: чай он тоже считал напитком дружбы, вроде индейской трубки мира. Рябинин открыл протокол допроса женщины, которую Калязина вдохновила на невероятную, или невероятного, м'куу-м'бембу. Он вдруг заметил, что спешит не допрос кончить, не освободиться от нее и не получить признание, — спешит услышать ответы, которые стали его интересовать. — Перейдем к той клиентке, которая назвалась Юлией… — Да, белесая дурочка. — Почему дурочка? — Потому что не умеет жить с мужем. — Что же вы не дали ей умного совета? — Как это не дала? — искренне удивилась Калязина. Рябинин скосил глаза в протокол допроса Юлии и прочел вслух: — «Она сказала, что все мужчины делятся на карьеристов, бабников и алкоголиков». Очень умно! — Буду вам признательна, если вы назовете мужчину другого типа. Рябинину захотелось назвать ближайшего к ней мужчину — себя. Но любопытствующий вопросик опередил: — А я какого типа? Она прищурилась и заиграла красивыми губами, словно начала кокетничать. — К женщинам, кроме жены, вы равнодушны. Алкоголь для вас не существует. Вы карьерист. — Угу, — буркнул Рябинин, неожиданно обидевшись; и оттого, что по-глупому обиделся, он тихо на себя разозлился. — Я могу доказать, — смиренно предложила она, видимо заметив его обиду. — Не надо, — сказал Рябинин, уже злясь на себя явно: не стоило задавать ей этого вопроса, да и про компот шутить не стоило. Он покопался в бумагах, чтобы вышла пауза, необходимая ему для продолжения допроса, как антракт для спектакля. Почему разозлился? Уж в чем в чем, а в карьеризме был не грешен. Неужели задела ее беспардонность: подозревается в мошенничестве, а называет следователя карьеристом? Но ведь сам напросился. — Скажите, если мужчина любит мягкую булку, то, значит, он любит женщин? — строговато спросил Рябинин. — Фрейд создал свою ошибочную сексуальную теорию психоанализа на сновидениях. Я свою, допустим, тоже ошибочную, на вкусах. Так его десятки лет изучают и цитируют, а меня, Сергей Георгиевич, таскают в прокуратуру. Вот как — знает, что он Сергей Георгиевич. В глазах, на губах и даже на ее щеках притихла легкочитаемая улыбка: ну, конечно, я не Фрейд, но и таскать меня в прокуратуру не надо. — В конце концов, не стоит придираться к терминам, — продолжала она скрытно улыбаться. — Я учила ее познать своего мужа. Эта потаенная улыбка звала следователя к пониманию. Он понимал. Ее поступки — нечастые в уголовной практике своей замысловатостью. Их мотив, древний, как мир, — корысть. Логичные объяснения, увлекшие его умом и оригинальностью. Он понимал. Но потаенная улыбка просила большего сочувствия; просила мягко, интимно, и был в этой просьбе почти незримый дымок наглости, как и во всем потаенном. — Ну, а чему учила ваша женская доминанта, которая принесла клиентке столько неприятностей? Она вздохнула и заговорила обидчиво: — Вот уж верна пословица; дурака учить — что мертвого лечить. Да я учила ее тому, без чего нет женщины! Рябинин чуть не пошутил: найти м'куу-м'бембу. Но вспомнил, что об этом Калязина уже не знала. — Я хотела сделать ее желанной, интересной и соблазнительной. — Каким же образом? — Есть бабы, и есть женщины. Чтобы первая стала второй, думаете, нужна красота, ум, образование, тряпки? Нет, нужна изюминка. Вот такая крохотная изюминка… — Она собрала бордовые ногти правой руки в горстку, показывая малость этой изюминки. — Женщина от бабы отличается изюминкой. Нет изюминки — и нет женщины. И никакие косметические кабинеты не помогут. — Причем же ваша доминанта? — Это и есть изюминка. Я сыпала их в эту Юлию, как в сдобу. Вот только тесто оказалось без дрожжей. — Она вновь улыбнулась и спросила: — Про изюминку согласны? Рябинин не ответил, потому что промелькнуло, исчезая… …Не пирожки. В кармане плаща лежали не пирожки, а булочки с изюмом. Петельников тогда спросил: не с мясом ли? С изюмом. Женщину нашпиговать чужим изюмом. Да сколько женщин, столько и изюминок. Любовь — не поиск ли этой изюминки? Нет. Это поиск своей единственной изюминки в своей единственной женщине… Он так и не ответил, как всегда запоздало удивившись этому исчезнувшему мигу, после которого ничего не осталось — будто самолет пролетел. Рябинин пошевелил бумаги, потому что его вопросы кончились. Вот только каракулевая шуба… — Пальто у женщины покупали? — как бы между прочим спросил он, сообщив интонацией, что это пальто к допросу не очень и относится. — Я смотрела шубу, а не пальто. Не скрыла, а могла бы: опознания не было. — Купили? — Не подошла. Откуда вы знаете про шубу? Рябинин повертел заявление хозяйки этой шубы, усмехнулся и положил его в папку, — женщина запуталась в каракуле. — Работа у нас такая, — банально ответил он и посмотрел на Калязину… Рябинину показалось, что по ее лицу скользнула короткая тень, словно за окном пролетела птица; но никакой тени не было — он знал, что ее не было, как не было и птицы за окном. Он хотел оживиться, хотел ринуться за этой незримой тенью и найти то, что все-таки бросило ее на лицо Калязиной… Но сознание, здравое сознание не признало незримой тени от несуществующей птицы, — хозяйка шубы ясно написала, что произошла ошибка. Да вроде бы и другие эпизоды не имели состава преступления. — В моих действиях нет состава преступления, потому что я не допускала обмана, — подтвердила она его мысль. — Посетили адвоката? — В порядке необходимой обороны. Нет, не посетила, — видимо, она знала уголовный кодекс не хуже адвоката. |