Онлайн книга «Долгое дело»
|
Рябинин потерял себя в пространстве и во времени, захваченный бегущими мыслями, которые цеплялись одна за другую, высекая из двух третью и складываясь в какую-то свою, его собственную теорию. Так, слои… Но ведь у каждого человека эти слои разной толщины. Бывает, что есть и душа, и знания. Бывает, что есть душа, но нет знаний. Бывает, что есть знания, но нет души. И бывает, что ни души, ни знаний одно тело в синтетике… Он же думал о Калязиной… Следователь вскрывает эти человеческие слои, как горняки породы, и добирается до души, как те же горняки до руды. Да при чем тут следователь, когда у него сложилась теория — общая, для всех… Люди общаются друг с другом. Информация, знания, культура, душа. Вся суть в том, на каком уровне происходит это общение. Ну конечно! Если на информационном, то это пустая болтовня: где и что видел, когда и от кого слышал. На уровне знаний общаются ученые. На уровне культуры — умные люди, понимающие больше ученых. И только в общении друзей сливаются души… Рябинин оборвал извивы своей мысли и взялся за телефон — звонить Калязиной. Трубку он снять не успел, дверь открылась, и Аделаида Сергеевна темным облаком зашевелилась перед столом. Ну конечно, ее же надо вызвать не телефонными звонками и не повестками, а мыслью. Она положила перед ним больничный лист. Острое респираторное заболевание. — Зачем же пришли?.. Могли бы позвонить. — Телефонному звонку вы бы не поверили. Рябинин не мог понять ее платья. Из черного тюля? Не мог понять шляпки. Неужели с черным перышком? Не мог разглядеть материала бус. Неужели из черного янтаря? — Ну и когда вы поправитесь? — смягчил он улыбкой неуместность вопроса. — Я не поправлюсь, я умру. — Ну уж. — Моя душа не выдержит вашего следствия. Вот почему он только что думал о человеческой душе — хотел найти ее след в Калязиной. Да так и недодумал. Если применить его теорию слоев, то на каком же уровне он с ней общается? На уровне первой оболочки — одежды… — А душа-то есть? — Сергей Георгиевич, вы пользуетесь своим положением. Я ведь не могу спросить вас о душе. — О душе и не спрашивают — ее видят или не видят. — Почему же вы спрашиваете? — Потому что не вижу. Она зашуршала черным облаком, видимо забегав руками где-то там, внутри многочисленных складок. — Вы опять пользуетесь своим положением… — Неужели не знаете, что из-за вас умерла продавщица ювелирного магазина? — впервые спросил он. — Сергей Георгиевич, кажется, я уже говорила о вашем богатом воображении, — улыбнулась она притаенно, как бы про себя и для себя. — Его хватит, чтобы доказать вашу вину. — Вы только не забудьте, что судьи, как правило, без всякого воображения. — Истина, Аделаида Сергеевна, всегда побеждала. — Я тоже в это верю. — И промелькнуло, исчезая… …Истина всегда побеждает. Только иногда ей на это требуется день, иногда год, а иногда столетие… Ему казалось, что у них уже был точно такой разговор, да и не один и не два… Зачем она пришла? — Моя беда, Сергей Георгиевич, что вы не верите в мои способности. — А если бы верил? — Выбросили бы эти протоколы в корзину. Рябинин улыбнулся, тоже как бы для себя и про себя. Она дрогнула головой, отчего ее длинноватый нос легонько клюнул воздух. С чего он решил, что она похожа на ворону? Ворона — мудрая и красивая птица. На гарпию она похожа, на гарпию… — Сегодня, Сергей Георгиевич, мне приснился сон. Якобы я ошпарила руку. Проснулась, стала варить кофе и ошпарила руку именно в том месте, которое видела во сне. — В каком месте? — безразлично спросил он, но ей, видимо, этот вопрос и требовался. Калязина с готовностью сдвинула черные рюшечки до локтя, обнажив белую холеную кисть. — Ничего же нет, — удивился Рябинин. — Естественно, ожог я сняла психической энергией. — Ах психической… — Но я могу его и вернуть. — Пожалуйста, — бросил он, тут же пожалев: не хватало еще в кабинете следователя эстрадных представлений. Калязина положила руку на середину стола, на бумаги своего уголовного дела. Нацелившись взглядом и носом на кисть, она застыла, каким-то образом сковав и Рябинина. Он тоже смотрел на ее руку и рассеянно улыбался. Вошел бы сейчас Юрий Артемьевич или Петельников… Скорее всего от глупого ожидания ему показалось, что в одном месте, ближе к локтю, кожа порозовела. Маленькое пятнышко, которое, видимо, было и раньше. С трехкопеечную монету. Нет, с пятачок. Вернее, с ручные часы. Да оно вроде бы растет… Он отпустил ироничную улыбку, мешавшую сосредоточиться, и начал смотреть зорко, во все очки. Пятно расползалось, как на промокашке. Оно уже с яйцо. Уже с крупную картофелину… Бледно-розовое, едва проступающее. Нет, заметное, алое. Краснеет… Уже до арбузной мякоти. Нет, до вареной свеклы. Да оно пышет жаром… Рябинин вскинул голову — лицо Калязиной морщилось от боли. — Жжет, — тихо сказала она. — А вы того… ликвидируйте. Она закрыла ожог платьем и убрала руку. Рябинин схватил папку, залистав бумаги и зарываясь в них растерянным взглядом. Что-то надо сделать или сказать… Например, расхохотаться как от веселого фокуса. И не смотреть ей в лицо, затянутое наглым торжеством, которое было и тогда, с этой спичкой. — Сегодня хорошая погода, — негромко заметила Калязина. — Да, тепло. — Паутина летает. — Это от пауков… Она шумно встала. Теперь ему придется поднять голову и встретиться с ее глазами. Но Калязина не торжествовала, устремив свой темный взгляд поверх его макушки, за окно. Ее нос мелко и неприятно вздрагивал, как у кролика. Она принюхивалась. К чему? Рябинин ждал — побежденные ждут. — Пахнет дымом, — неуверенно сказала она. — Не чувствую, — вяло возразил Рябинин. — Где-то горит… Он промолчал, испытывая только одно желание: скорее бы она ушла. — Вижу ясное пламя… — Где видите? — Далеко, за городом. — За городом? — Да, в поселке Отрадное. Она уже не дергала носом, а широко открытыми глазами смотрела за город, за дома, за горизонт, где был этот поселок, — до него ехать минут сорок электричкой. — Ну и как горит? — Высокий огонь. Мне жарко… |