Книга Я сбилась с пути, страница 37 – Гейл Форман

Натаниэль не может перестать есть. Он уже наелся после первого круга, но пиршество просто потрясающее. Он никогда так не пировал. И не знает, выпадет ли еще такой шанс.

А эта еда. Он закрывает глаза, чтобы насладиться вкусами.

Он никогда не пробовал ничего подобного, но эти блюда почему-то знакомы ему, даже если он не может их назвать.

* * *

Зато Фрейя может назвать все ингридиенты: чеснок, тмин, имбирь, кардамон, мускатный орех, гвоздика… ее папа готовил с этими специями.

– Здесь есть пажитник? – спрашивает Фрейя, показывая на бирьяни.

Мама Харуна оживляется.

– Никто из моих детей не знает, что такое пажитник, не говоря уже о распознавании его среди специй.

– Его используют в эфиопской кухне, – отвечает Фрейя.

– Никогда не пробовала эфиопскую кухню! – восклицает мама Харуна. – Какая она?

– Много тушеного и соусов, таких же специй. Ее едят руками и с ферментированным хлебом.

– В Пакистане это тоже едят руками, – просвещает Абу, а потом, тщательно вытерев правую руку, умело накладывает в лепешку наан мясо, рис и соус.

Внимательно понаблюдав за ним, Фрейя делает то же самое, только не так умело, да и несколько капель соуса капает на скатерть.

Мама Харуна стирает их, отмахиваясь от извинений Фрейи.

– Мне нравится смотреть, как люди едят. – Она бросает взгляд на кухню, где Лиса до сих пор колдует над вином.

– Мне не хватает практики, – говорит Фрейя. – Мой папа – эфиоп, но он уехал много лет назад. Маме никогда не нравилась эфиопская еда, поэтому после его отъезда мы перестали ее есть.

Фрейя гадает, почему так вышло. Последние несколько лет у нее было достаточно денег и доступ к целому городу с кафе. Она могла бы есть эфиопскую еду, если бы хотела.

– Но ты помнишь специи, – подмечает мама Харуна. – Эта часть тебя никуда не денется.

– Надеюсь, – отвечает Фрейя.

– Ты должна готовить ту еду, откуда родом.

– Я совсем не умею готовить.

– Это легко. Я научу тебя, – предлагает мама Харуна. – Уверена, научиться готовить пенджабскую еду не так уж сложно.

– Я буду только рада, – улыбается Фрейя.

– Вот и договорились. Можешь прийти на урок кулинарии, пока Харун в отъезде.

В отъезде? Фрейя впитывает эти новости. Куда он уезжает? Она бросает взгляд на Харуна, но на его лице застыла маска ужаса. И тут Фрейя с запозданием понимает, что их пригласили на ужин не просто так.

«У меня есть просьба», – сказал Харун, когда они сидели на трибунах и наблюдали за игрой Финни и его друзей. В тот момент Фрейя сделала бы что угодно для парней. А семейный ужин казался плевым делом.

– Напомни, пожалуйста, сколько тебя не будет? – легко и непринужденно спрашивает Фрейя Харуна, не интереса ради, а чтобы дать понять: она подыграет, ему ничего не грозит.

– Шесть недель, – отвечает мама Харуна. – Мне будет так одиноко. Нужно чем-то заполнить свободное время.

– Простите, – вмешивается Халима, – но я сижу прямо здесь.

– Да, – признает мама Харуна, – но ты не хочешь, чтобы я учила тебя готовить. – Она с обожанием смотрит на Фрейю. – А Фрейя хочет.

– Фрейя хочет, не так ли? – спрашивает Халима издевательским тоном младшей сестры.

– Может, возьмемся учиться вместе, – предлагает Фрейя. На секунду она забывает, что просто играет свою роль ради Харуна, и представляет себя на кухне его мамы, от кипящих на плите кастрюль восходит пар, она окунает ложку и дует на нее, чтобы попробовать.

Фрейя смотрит на Харуна, который выглядит таким несчастным. А потом ее словно дергают за веревочку, и она ощущает его страдание, как свое, хотя не понимает, откуда это взялось.

– Если освоишь пенджабскую кухню, сможешь готовить для своего Натаниэля, – подстегивает мама Харуна.

«Своего Натаниэля». Стоит Фрейе услышать эти слова, подтверждение, как на душе становится тепло. Она не может скрыть улыбку. Даже не пытается.

– Возможно, – отвечает она.

– Похоже, ему очень нравится еда, – отмечает мама Харуна, наблюдая, как Натаниэль набирает нааном остатки соуса.

– Нет. Я ее обожаю, – поправляет парень.

– Не слишком остро? – спрашивает мама Харуна.

– Терпимо, – отвечает тот.

– Неплохо для gora, – хвалит Абдулла.

– Gora – это белый человек, – объясняет Лиса, вынырнув из кухни с пластмассовым стаканом со льдом и, предположительно, вином в одной руке и наполовину пустой бутылкой в другой. – Мило, правда?

– Это не унизительно, просто изобразительно, – бросает Халима. – Как называть кого-то блондинкой.

– В данном случае это комплимент, – отмечает Абдулла. – Не каждый может выдержать еду Амми.

– Под «не каждый» ты имеешь в виду меня? – интересуется Лиса.

– Я имею в виду людей, которые не привыкли к острой пище, – поправляет Абдулла. – Как Натаниэль.

– Это вызов? – спрашивает тот.

– Ну, ты еще не пробовал ачар-гошт, – отвечает Абдулла. – Если сможешь его съесть, завоюешь мое нерушимое уважение.

Натаниэль накладывает себе черпак тушеной баранины. Фрейя замечает в той порции, что он отправляет в рот, небольшой кусок зеленого чили.

– Стой, – кричит она. Но уже слишком поздно. Лицо Натаниэля охватывает огнем. Он тянется к воде.

– Никакой воды, – говорит Халима. – Станет только хуже.

Но Натаниэль ее игнорирует.

– Тебе нужен йогурт, – подсказывает мама Харуна и отправляется за ним.

Фрейя смотрит на Харуна, его лицо настолько же пепельное и бледное, насколько пылают щеки Натаниэля, тарелка настолько же полна, насколько Натаниэля пуста. Если Натаниэль и заметил неловкость Харуна, то никак этого не показывает. Она пытается поймать взгляд Харуна, чтобы отправить безмолвное сообщение, но занавес опущен.

Когда Натаниэль в третий раз подчищает тарелку – посуда остальных уже отодвинута, – мама Харуна поднимается, чтобы убрать со стола.

– Пожалуйста, – говорит Фрейя, положив руку на ее запястье, – позвольте это сделать нам.

– Я не могу, – отвечает мама Харуна.

Натаниэль поднимается и кивает.

– Мы настаиваем.

– Харун? Поможешь? – спрашивает Фрейя. Она хочет, чтобы он пошел с ними на кухню. Хочет, чтобы он оказался в безопасном пузыре их троицы. Хочет, чтобы он рассказал им, что происходит и как они могут помочь.

– Подойду через минуту, – лишь буркает он.

Фрейя относит на кухню стопку тарелок. Ей хочется поделиться своими соображениями по поводу Харуна с Натаниэлем, но когда тот приходит и встает у раковины рядом с ней, их бедра соприкасаются, она возвращается в парк, за сетчатый забор, в руках у нее бита, а Натаниэль так близко, что чувствуется каждый изгиб его тела, и ее разум становится чистым листом, на котором она рисует сердечки.