Онлайн книга «Похищение»
— Руководствуясь статьей шестьсот девятой, я подвергаю сомнению надежность свидетеля ввиду имевшего место ранее судебного преследования. И если подойти к вопросу с формальной точки зрения, Ваша честь, Бетани Мэтьюс, будучи двухмесячным зародышем, присутствовала-таки при совершении правонарушения. — Мистер Тэлкотт, надеюсь, вы не рассчитываете начать здесь дебаты о правах нерожденных детей? — сурово интересуется Ноубл. — Протест принят. Дамы и господа присяжные заседатели, прошу вас не принимать к сведению все, что вы только что услышали. Но от всякого камня, брошенного в воду, расходятся круги. И продолжают расходиться, когда камень ушел на дно. Бывали ли еще случаи, когда мама водила машину в нетрезвом виде и брала меня с собой? Не всегда же ее ловила полиция… — Миссис Васкез, — продолжает Эрик, — однажды, когда вы были с дочерью дома вдвоем, ее ужалил скорпион, не так ли? — Да. — Вы не могли бы рассказать нам, как это произошло? — Ей было года три. Она полезла рукой в почтовый ящик, а там сидел скорпион. — Вы попросили трехлетнюю дочь забрать почту? — Я не просила, она сама решила это сделать. — Возможно, вы не просили ее, потому что лежали без сознания, перебрав с выпивкой. — Я, если честно, не помню… — Да? Тогда позвольте освежить вам память. Мне можно подойти к свидетелю? — Он отдает маме папку с пометкой «Улика А, обвиняемый». — Вы узнаете этот документ, миссис Васкез? — Это медицинская карточка из больницы Скоттсдейла. Эрик указывает вниз страницы. — Вы не могли бы прочесть это предложение вслух? Для присяжных. Она кусает губы. — Мать явилась в состоянии алкогольного опьянения. — Эти записи ведут люди с медицинским образованием, — напоминает Эрик. — Как вам кажется, они вправе определять, кто пьян, а кто нет? — В тот вечер никто у меня анализов не брал, — отвечает мама. — Они должны были лечить Бетани, и все. — Большая удача — учитывая, что, когда ее доставили в больницу, она уже не дышала. — Ее организм очень резко среагировал на яд. — Настолько «резко», что она провела четыре с половиной часа в реанимации? — Да. — Настолько «резко», что ей понадобилась трахеотомия, чтобы возобновить дыхательный процесс? — Да. — Настолько «резко», что три следующих дня она провела в больничной палате, причем врачи постоянно говорили вам, что она может и не выжить? Голова мамы опускается все ниже. — Да. — Вы пили в тот вечер, когда Делия должна была вернуться от отца? — Да. — В котором часу вы начали? — Не помню. — Вы уже тогда жили с Виктором? — Да, но его дома не было. Он, по-моему, был на работе. — И во сколько вы его ожидали домой? — Это было очень давно… — Но вы хотя бы помните, до или после вашей дочери он должен был вернуться? — После. Он работал во вторую смену. — Вы продолжали пить после полудня, до самого вечера? — Я… думаю, да. — Вы лишились чувств? — Мистер Тэлкотт, — сухо говорит моя мать, — я понимаю, каков ваш расчет. И я первая признаю, что была далеко не святой. Но вот вы… вы можете не кривя душой сказать, что ни разу в жизни не совершали ошибок? Эрик заметно напрягается. — Миссис Васкез, вопросы здесь задаю я. — Да, я, наверное, не была идеальной матерью, но я любила свою дочь. Наверное, я вела себя безответственно, но я училась на своих ошибках. Нельзя было наказывать меня двадцативосьмилетней разлукой. Этого никто не заслуживает. Эрик поворачивается так стремительно, что мама вжимается в спинку кресла. — Вы хотите поговорить о том, кто чего заслуживает? А вы знаете, каково это, когда ты возвращаешься из школы и не знаешь, что увидишь за дверью собственного дома? Каково это, когда приходится прятать приглашения на школьные мероприятия, чтобы твоя мать не явилась туда пьяной и не опозорила тебя при всех? Каково это — быть единственным третьеклассником, который умеет стирать белье и покупать продукты, потому что никто другой за меня это не сделает? В зале воцаряется напряженная тишина. Судья Ноубл хмурится. — Господин адвокат… — За нее, — исправляется Эрик, заливаясь краской, и садится на свое место. — У меня все. — Я в полном порядке, — заверяет меня Эрик несколько минут спустя, когда судья объявляет перерыв. — Я просто забылся на мгновение. — Дрожащей рукой он поднимает пластиковый стаканчик, и вода проливается ему на рубашку и галстук. — Это даже может сыграть в нашу пользу. Я не знаю, что ответить. Меня бьет дрожь. Я представляла, чего можно ожидать от свидетельских показаний, но понятия не имела, какие воспоминания они пробудят. — Я принесу салфеток, — выдавливаю я и удаляюсь в туалет. У раковины я разражаюсь слезами. Наклонившись, я брызгаю в лицо холодной водой, пока не намокает воротник блузки. — Возьми, — говорит мне кто-то и протягивает бумажное полотенце. Рядом со мной стоит мама. — Мне очень жаль, что ты должна все это выслушивать, — тихо говорит она. — Мне жаль, что я должна это говорить. Я прижимаю полотенце к лицу, чтобы она не заметила моих слез. Порывшись в сумочке, она достает маленькую коробочку и снимает с нее крышку. — Возьми. Поможет. Я скептически рассматриваю таблетки, припоминая ее ведьмовской арсенал. — Это тайленол, — успокаивает она меня. Я глотаю лекарство и вытираю губы ладонью. — Куда ты ездила? — спрашиваю я. Она непонимающе смотрит на меня. — Когда? — Ты однажды бросила нас. Уехала примерно на неделю. Мама прислоняется к стене. — Ты была совсем маленькой… Даже не верится, что ты это помнишь. — Ага. Всякое бывает. У тебя был запой? Или ты лечилась? Она вздыхает. — Твой отец поставил мне ультиматум. Мне тогда не сказали, куда она исчезла. Я боялась, что провинилась перед ней, боялась, что она уехала из-за меня. В ту неделю я проявляла особую осторожность: собирала, доиграв, все игрушки, смотрела в обе стороны, когда переходила дорогу, чистила зубы ровно две минуты. |