
Онлайн книга «Грандиозная заря »
![]() — Я уже закрываю, — сказал он. — Мы на секунду, — ответила мать. — Наверное, вы наш ангел-хранитель. Заправщик направился к ней, щурясь от яркого света заката. — Уж не знаю, кто из нас двоих ангел, — сказал он, опуская канистру на землю. Я поняла, что он меня не увидел, поэтому подбежала и вцепилась в мамины ноги. Пусть знает, что это моя территория. — О… — произнёс заправщик, впервые взглянув в мою сторону. — Так вон он где, ангел! — Её зовут Консолата, — сказала мать. — Это итальянское имя. — Вы итальянки? — удивился заправщик, глядя на наши светлые волосы. — Нет, но у меня большая страсть к языкам! — Роз-Эме рассмеялась как-то чересчур громко. Заправщик тоже чересчур громко рассмеялся, и я нахмурилась. С тех пор как восемь дней назад мы уехали из сквота без единого су в кармане, нам встретилось уже несколько ангелов-хранителей: старик-свиновод, сваривший нам сосисок, хозяйка продуктовой лавки, у которой я спала в настоящей постели и пила лимонад, добрая женщина из Сен-Бонне с варёными яйцами… Но на сей раз, хоть у нас и не осталось ни капли бензина, я была недовольна. Я люто невзлюбила этого типа с заправки — конечно же, из-за того, что он понравился матери. — И куда же вы едете? — спросил он, снимая с колонки заправочный пистолет. — Куда глаза глядят, — сказала Роз-Эме, играя прядью волос. — Я работу ищу. Я вздрогнула. — Но ты же сказала, что нам надо найти… — Конечно, мы найдём что-нибудь поесть! — перебила мать и пристально посмотрела на меня. — Но для этого, представь себе, надо сначала найти работу. Она с раздражением закатила глаза. Мне хотелось её укусить. — Какую работу ищете? — поинтересовался заправщик, пока бензин рывками заливался в бак фургона. — У меня много талантов, — соврала мать. — А, ну да! Например, к языкам! — расхохотался он. — Не знаете никого, кому я могла бы пригодиться? — вдруг очень серьёзно спросила Роз-Эме. Тип медленно вернул пистолет в гнездо и, не сводя с неё глаз, вытер руки о комбинезон. — Уже поздно, — сказал он. — Тут, на возвышенности, даже летом ночи холодные. Я живу в Сен-Совере, несколько километров отсюда. Вам есть где ночевать? Помимо всех прочих талантов моя мать обладала великолепной улыбкой. В тот самый миг, когда солнце окончательно исчезло за линией горизонта, она подарила её заправщику. Вот так и получилось, что на следующий день, припарковав фургон на склоне, мать подсунула под передние колёса тормозные колодки и принялась выгружать из машины наши вещи. Я пыталась ей помешать. — Консолата, прекрати! Но я не слушалась. — Перестань! — крикнула мать, уронив сумку в мокрую траву. — Но ты обещала, что мы поедем к… Она приложила палец к моим губам. — Поедем чуть позже, Консо. Но, если я ещё хоть раз об этом услышу, не поедем уже никогда, понятно? Вне себя от злости, я развернулась и побежала прочь. Мать даже не попыталась меня остановить. Вокруг была такая глушь — куда здесь было деваться малышке четырёх лет (почти пяти)? Метров через сто я остановилась и посмотрела на свои ноги. Как сейчас помню: стёртые на мысках белые сандалии с вышитым цветком сбоку. Мне ничего не оставалось, только повиноваться матери. Я вернулась к дому. Заправщик сидел на подоконнике, голый по пояс, свесив одну ногу вниз. Он умиротворённо курил, а за его спиной громоздились рыжие кровли Сен-Совера, похожие на кубики, которые кто-то рассыпал у подножия церкви. Утреннее небо над головой было совершенно прозрачным. Проснувшись в тот день довольно рано, я слышала через перегородку, как они разговаривают — моя мать и он. — В издательстве каталогов есть рабочие места, — говорил заправщик. — Я там кое-кого знаю. Могу про тебя спросить. Мать в ответ хихикнула, и вскоре из-под одеяла донеслось их приглушённое дыхание. Роз-Эме, как обычно, думала только о себе, забывала свои обещания, не считалась со мной, не говоря уж о малышах. У меня даже в глазах потемнело от бешенства. — Не хочу тут оставаться! Не хочу тут оставаться! — вопила я и изо всех сил топтала насыпь над дорогой. Каблуки сандалий крушили комья глины, из-под ног врассыпную мчались муравьи и выползали из укрытий дождевые черви. — Не хочу! Не хочу! Не хочу! Конечно, никакого проку от этого не было, но я топтала землю и кричала ещё довольно долго. А потом колокола церкви Сен-Совер пробили полдень, я вернулась к дому и прямо в сандалиях, облепленных землёй, направилась на кухню. — Есть хочешь? — спросил заправщик. Я в те времена всегда хотела есть. Его бёдра были обвязаны таитянским парео, он что-то помешивал в кастрюле; пахло очень вкусно. — Картошка со шкварками, моя фирменная. Жареный лук и омлет с зеленью. Он победил: я выдвинула стул и уселась. Ноги не доставали до пола. Я слышала, как наверху, в спальне, плачут мои братья, а мама поёт в душе. — Меня зовут Жан-Ба, — сказал заправщик. Он растёр между ладоней несколько веточек тимьяна, и над кастрюлей пролился ароматный дождь. — Я предложил Роз-Эме записать тебя в школу. Учителя зовут месье Сильвестр. Ты уже ходила в школу? Я покачала головой. В сквоте никому и в голову не приходило об этом позаботиться. Там дети были предоставлены сами себе и бегали повсюду без штанов и без забот. Они смотрели, как взрослые играют на гитаре, курят, ложатся спать когда придётся и засыпают в путанице ног, рук и волос. Но здесь, на краю возвышенности и в стране озёр, общепринятые правила всё ещё соблюдались. Дети не разгуливали с голым задом, ходили в школу, разучивали песенки, правила спряжения и историю Франции. — Кон-со-ла-та… — по слогам произнёс Жан-Ба. — Это на итальянском что-нибудь означает? Я посмотрела на него опухшими от слёз глазами. — Конечно, — всхлипнула я. — Это означает «та, которую утешили». — Надо же, — усмехнулся заправщик. А потом подмигнул и пустился в пляс («ва-пи-ду ва-пи-да!»), вращая бёдрами, как таитянка. И танцевал, пока я наконец не перестала дуться. Вскоре, уже с сухими глазами, я поглощала свою порцию омлета и картошки со шкварками, а мама вышла из душа и занялась малышами. Через три дня я впервые отправилась в школу Сен-Совера, в класс месье Сильвестра. А в следующий понедельник мама устроилась кладовщицей в издательство каталогов. |