Книга Влюбленный призрак, страница 11 – Марк Леви

Тома́ предпочел промолчать, чтобы не сойти за сумасшедшего в многолюдном метро. На станции «Опера» красотка вышла. Хирург проводил ее раздосадованным взглядом.

– Куда ты смотришь? «Опера»! Вдруг она балерина?

– Если бы она вышла на «Сен-Лазар», то ты предположил бы, что она машинист тепловоза?

– Вы что-то сказали? – спросила его пожилая пассажирка.

– Нет, я разговариваю сам с собой, – виновато ответил он.

– Ничего особенного, со мной такое тоже часто бывает.

Отец укоризненно покачал головой.

Вернувшись домой, Тома́ с усталым вздохом повалился на диван.

– Мог бы хотя бы притвориться, что тебе приятно меня видеть, – упрекнул его Раймон.

– Приятно, а как же.

– Это признание равносильно согласию с тем, что я нахожусь здесь.

– Недели и месяцы после твоего ухода были нелегкими, но я уже начал привыкать к твоему отсутствию.

– Да уж, вижу.

– Ничего ты не видишь. Потеряв тебя, я провалился в бездну. Ты слышал, как я каялся перед твоей фотографией?

Вместо ответа на этот вопрос Раймон ласково улыбнулся сыну.

– Где ты был все это время?

– Сам не знаю. Мне самому было нелегко расстаться с жизнью, не говоря о том, чтобы потерять тебя.

– Как вообще живется там, на том свете?

– Тома́, – перешел отец на серьезный тон, – у меня нет права об этом рассказывать, но, если бы оно у меня и было, думаю, я не смог бы этого объяснить. Скажу так: там все по-другому.

– Ты счастлив… там, где находишься?

– Больше не мучаюсь ревматизмом, это уже кое-что. Если ты поможешь, я смогу быть счастливым.

– Если я помогу?..

– Я говорил, что мне нужно от тебя небольшое содействие.

– Это связано с той женщиной?

– С Камиллой! Я был бы тебе бесконечно признателен, если бы ты смог называть ее по имени, – ответил хирург, присаживаясь на клавиатуру пианино. – Как подумаю, сколько всего мы упустили, не пережили, сколько времени нам нужно наверстать…

– Да, знаю, и все это по моей вине, ты мне уже об этом говорил.

– Не только. Причина также в том, что в те времена такие вещи не практиковались.

– В общем, ты действительно явился, чтобы меня преследовать! Наверное, Сильвен недооценил масштаб ущерба.

– Наплюй на этого шарлатана. Ты сообщаешь ему, что видишь привидение, но он проявляет халатность, ограничивается салонной болтовней, даже не удосуживается тебя обследовать. Померить тебе давление ему и то было трудно! Если бы пациент, тем более друг пришел ко мне с такой жалобой, я бы немедленно распорядился сделать кучу анализов.

– Это врачебная рекомендация? Думаешь, мне надо бежать в больницу? – испуганно спросил Тома́.

– Да, рекомендация, но она относится к твоему дружку-психиатру. Сам ты в отличной форме, голова у тебя варит отменно. Думаешь, я не изучил твое состояние со всей дотошностью, как врач, с самого момента своего возвращения? Да, вид у тебя усталый, но в твоем возрасте не изнурять себя – значит наносить оскорбление жизни. Сам я в тридцать пять лет работал без передышки по двое суток и даже больше, и ничего, не умер.

– Так-таки не умер?

– Не забывай об уважении. Я героически преодолевал все трудности. С высоты своего опыта говорю тебе: ты тоже молодец. Попробуй обратиться в больницу с жалобой на донимающий тебя призрак отца – и увидишь, какой будет реакция.

Здесь он прав, подумал Тома́. Его молчание побудило отца продолжить:

– Камилла скончалась. – Говоря это, он смотрел в пол, как на похоронах. – Что ты на это скажешь?

– Что ты хочешь от меня услышать? Мне очень жаль. Но ведь я не был с ней знаком.

– Достаточно было бы слов сочувствия. Теперь, когда мы оба очутились по ту сторону, мы решили наконец соединиться… навсегда.

– Сам видишь, я за вас несказанно рад, но какое это имеет отношение ко мне? Хотя знаю какое: когда мамы тоже не станет, я буду лишен даже утешения представлять вас с ней вместе.

– Брось лицемерить, ты первый сказал мне, что наш развод стал для тебя облегчением.

– Ладно, но какая связь между вашими планами на вечность и мной?

– Раз ты сам упомянул о вечности… как ни смутно я ее себе представляю… то чтобы мы с Камиллой могли ее разделить, требуется соединить наш прах.

– Прости?..

– Можно сказать, перемешать. От тебя требуется совсем немного: пересыпать содержимое одной урны в другую и хорошенько все встряхнуть. Так наши останки перемешаются, и мы навсегда окажемся вместе. Не смотри на меня так, порядок во вселенной, тем более главные ее правила – не мое изобретение. Если бы нас погребли бок о бок, это решило бы проблему, но теперь уже поздно об этом говорить, и вообще, зачем довольствоваться однокомнатной квартиркой, когда есть возможность пользоваться широченной террасой с видом на море?

– Что еще за квартирка?

– Это метафора. Могила, склеп… Не говоря о соседях – это тоже немаловажно. Но мы с Камиллой хотим провести вечность на открытом воздухе. Я не прошу тебя достать луну с неба.

– Чего именно ты от меня хочешь? – спросил Тома́ и затаил дыхание.

– Мелочь, проще некуда. Похороны Камиллы пройдут через три дня, тебе всего-то и надо, что присоединиться к церемонии, дождаться кремации и постараться завладеть ее урной – ненадолго, только чтобы пересыпать в нее содержимое моей. Вот и все, дело сделано!

– Ты забыл добавить, что я еще должен все это хорошенько встряхнуть, – насмешливо напомнил Тома́.

– Это само собой.

– Я резюмирую: ты хочешь, чтобы я пришел на похороны незнакомой мне женщины, твоей возлюбленной, и похитил то, что от нее останется, из-под носа у ее близких.

– Совершенно верно.

– Пожалуй, достать луну с неба было бы попроще. Где похороны? – осведомился Тома́ так же иронично.

– В Сан-Франциско.

– Ну, разумеется.

– Почему ты произносишь это свое «разумеется» таким странным тоном?

– Это у меня странный тон?

– Вот именно, ты говоришь со мной странным тоном.

– Насколько я понимаю, если бы ее хоронили на кладбище Пантен или Пер-Лашез, то задача была бы слишком простой?

– Необязательно. Как ты понимаешь, я тут ни при чем, – не я отправил ее жить за тридевять земель. Как мы ни старались соблюдать осторожность, ее муженек в конце концов пронюхал, что что-то не так, и сделал все, чтобы между нами разверзся океан. Он устроил себе перевод по работе в Калифорнию. Обрубил своей семье корни, вот эгоист так эгоист!