Книга Разящий клинок, страница 186 – Майлз Кэмерон

Ужин подали им троим без каких-либо комментариев. Сестра Амиция отправилась в часовню, где помолилась со священником, который выглядел отрешенным. На постели она нашла чистую ночную рубашку из белой шерсти, надела ее, и ей снилось только, как она плавает в прозрачном озере под крупными, как ягоды омелы, звездами.

Рождественское утро в Тикондаге ознаменовалось снегопадом, который сменился ослепительным солнечным светом. Амиция пошла на мессу и провела все это время на коленях. Когда весь гарнизон с возлюбленными и женами покинул часовню и двинулся коридорами, Амиция обнаружила, что Гауз отлепилась от мужа и присоседилась к ней. Сэр Джон ковылял рядом, и она сочла, что сию секунду ей ничто не грозит. Мастер Амато находился поблизости и улыбался ей.

– Успокойся, девочка. – Женщина тронула ее за руку: знакомое чувство, кожа к коже, и Амиция вспыхнула. – Когда ты станешь старой и могущественной, тебе тоже не понравится, если какая-нибудь юная егоза проникнет в твое логово, сочась колдовством и благоухая силой. – Она выгнула бровь. – Тем более когда это любовница твоего сына.

Амиция выдержала ее взгляд.

– Я не собираюсь обзаводиться логовом, использую свою силу для добра и сделаю людей лучше и счастливее. И у меня нет любовников.

В этот миг эфир запульсировал. Кольцо вдруг резко нагрелось, и Амиция почувствовала, что ее собственный запас сил, к счастью, ненужный в тикондагской твердыне, внезапно и не на шутку истощился. Кто-то занялся целительной ворожбой – она это ощутила.

Гауз отступила на шаг и тронула свое ожерелье. Она торжествующе улыбнулась.

– Но вот же он, мой сын! Вы связаны!

Амиция вздохнула.

– Ваша светлость, я знаю вашего сына и уважаю его, но мы с ним сделали разный выбор. Мою любовь я отдам не кому-то одному, а всем.

– Людей вообще-то труднее любить, чем лошадей или кошек, – ответила Гауз. – Будет вам, мир. Вкусите с нами от нашего пира, мы будем петь гимны. – Она кивнула на сэра Джона. – И пациента своего захватите. Муж хочет узнать, взаправду ли он пошел с кинжалом на тролля. – Губы старшей женщины насмешливо искривились. – Мужчины! На свете столько всего интересного помимо войны. Тебе так не кажется?

ЛИВИАПОЛИС – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Дворцовая прислуга провела канун Рождества за очисткой главной площади от снега. Затем площадь посыпали опилками, а поверх раскатали соломенные настилы. На древнем ипподроме построили и заграждения, и шутовской замок, и четыре трибуны, а из подвалов, что под конюшнями, матросы достали парусину. Ткань местами прогнила, но в основном была целой и белой. В морозном безмолвии рождественского утра они расстелили ее на восстановленных дворах, а потом накрыли огромным овалом материи старый ипподром и его дощатые трибуны. Когда закружились снежинки, он был уже защищен, и дюжина адептов из университета укрепила сделанное герметическими заклинаниями и слоем мерцающего света.

Моргана Мортирмира отдали под непосредственное начало магистра грамматики, и это можно было считать косвенным признанием его успехов в учебе. Грамматик наблюдал, как рабочие натягивают в вышине полотняную крышу.

– Ты понимаешь принцип? – спросил он.

Мортирмир потянул себя за бородку, которую старался отрастить, и уставился на пустые трибуны. «Вопрос с подвохом?» Грамматик был из тех, кого не поймешь. Мортирмир в панике изучил вопрос под полудюжиной углов и выдавил:

– Да?

– Да? Или «наверное, да»? Отвечай честно, Мортирмир. – Грамматик спрятал руки в своей просторной мантии на меху.

Мортирмир плюнул на осторожность.

– Он ведь не один, этот принцип?

Грамматик скроил надменную мину и поднял бровь.

– Объясни.

– Заградительное заклинание типа «аспис», то есть «щит», относится к числу элементарных – тех, где потенциальные силы используются в почти сыром виде. Но перевод заклятья в ткань требует иного принципа – сродства, когда подобное притягивает подобное. Сама по себе парусина на время задержит дождь и снег, превратившись в губку, которая впитает и наши чары – ведь мы имеем то же намерение? И есть еще третий принцип, ибо парусина соткана из льна и раньше была живой, а потому намного больший интерес представляет гармония. – Морган умолк, удивленный последним словом. Но грамматик не перебил его, не разорвал в клочья, и он добавил: – Для того чтобы накрыть ипподром без парусины, понадобятся неимоверные усилия, и еще больше – для сохранения покрытия на протяжении дня. Но поскольку парусина дарует нам материальность, становится намного легче поместить заклятие в эфир.

– Неплохо, – улыбнулся грамматик. – Вот, глотни горячего вина. Совсем неплохо. Сколько ты усвоил заклинаний?

Мортирмир наморщил лоб.

– Четыре, – ответил он. – Огонь как средство атаки. Свет. У меня несколько вариантов со светом… – продолжил он, но потом покачал головой. – И все приемы из категории «аспис» или «щит».

– Поэтому ты и здесь, – сказал грамматик.

– Наговор для взлома, – добавил Мортирмир.

– То есть два приема из труднейших, но ни одного основополагающего, кроме огня, – кивнул грамматик. – Что, плохо с памятью?

Мортирмир с несчастным видом уставился себе под ноги.

– Я постоянно упражняюсь, но ничего не получается.

– Этот опыт приходит не сразу. Лично я до пятидесяти так толком и не проник во Дворец воспоминаний, не обрел понимания манипуляций и иллюзий. – Грамматик поднял взгляд на матросов. – Ты поймаешь, если кто-нибудь упадет?

Морган мысленно перебрал усвоенные приемы.

– М-м-м… да. Скорее всего.

Грамматик отпил из бутылки с горячим вином.

– А будешь ловить?

– Конечно! – ответил Мортирмир.

– Мой отец был моряк, – сказал грамматик. – Я его почти не знал. Старый священник увидел, как я, совсем еще малец, управляюсь с энергией, и отправил меня сюда. С тех пор я не уезжал. Мне нравится горячее вино. И магические огни. Зачем я это рассказываю?

Мортирмир принужденно улыбнулся.

– Ты справишься сам? – спросил грамматик.

– Пожалуй, – кивнул Мортирмир. – Мне потом на турнир, и я не хочу оказаться слабым.

– Турнир? – рассмеялся грамматик. – Ты имеешь в виду шутовство, когда скачешь, весь упрятанный в жестянки, пока не врежешься в другого? Нет, твое место здесь, а если истощишься, то будешь помнить, что израсходовал силы, служа императору. А турниры, они… – Грамматик покачал головой, и его благодушие улетучилось.

Он положил руку Мортирмиру на плечо.

– Откройся, – велел он. – Дай взглянуть на твою подготовку.

Мортирмир не любил, когда профессора вторгались в его сознание, но после того, как его силы проявились, они вели себя все навязчивее. И оставляли после себя эхо – порой очень мрачное.