Онлайн книга «Дочь короля»
— Это низкая ложь, миледи! — Ложь? В чём же, скажите на милость, вы усмотрели ложь? В том, что вы принадлежите славному роду, или в том, что Гита Вейк брюхата, как корова? Ей великолепно удалось разыграть недоумение. Хорсу же всего трясло. Я даже заволновался за Бэртраду: как бы этот грубый сакс не вытворил с ней чего сгоряча. Поэтому решил вмешаться. — Как вы осмелились упрекнуть её милость во лжи? Или вы, хоть и вьётесь вокруг Гиты Вейк, как оса вокруг мёда, так и не уразумели, что она с пузом? Что ж, тогда Всевышний подшутил над вами и расположил ваши глаза не как у всех смертных, а на том месте, на какое обычно садятся. Мои парни так и грохнули от хохота. Захихикали и дамы Бэртрады, смеялась она сама. Хохотали и челядинцы графа. Хорса затравленно озирался. А я торжествовал. Ещё недавно этот сакс сделал нас посмешищем в фэнах, теперь же настал мой черёд потешаться над ним. — Ну же, сакс. Признайся, что выставил себя дурак дураком. Скажи — «Я глупец». И тогда, так и быть, мы отпустим тебя. Пинком под зад, разумеется, ибо такая свинья лучшего не заслуживает. Хорса резко вскинул голову. Кровь Христова, сколько ненависти было в его глазах! Но меня это устраивало. Я не опасался его и, когда он направился к выходу, не дал ему уйти, загородив путь. И тут я добился чего хотел. Видел, как рука Хорсы скользнула по поясу, словно в поисках секиры. Но её не было, и он только сжал рукоять ножа. Этого мне хватило. Я был охранником миледи и не мог допустить, чтобы кто-либо обнажал оружие в её присутствии. Нет, я не схватился за меч. Этот сакс не стоил, чтобы ради него обнажалась благородная сталь. Поэтому я резко и быстро ударил его кулаком в челюсть и, прежде чем тот опомнился, схватил за шиворот и несколько раз ткнул головой в блюдо с остатками рагу. И тут же рядом оказался Теофиль, отшвырнул Хорсу так, что тот покатился, завернувшись в полы накидки. Кто-то из слуг испуганно закричал, но мои рыцари смеялись, а Бэртрада несколько раз лениво хлопнула в ладоши. Хорса стал подниматься. Ему не дали. Геривей первым с размаху ударил его ногой в лицо, как мальчишки бьют мяч во время игры. Я расхохотался, но тут Хорса вскочил и, не обращая внимания на заливающую лицо кровь, всё же выхватил нож. Однако ловкий Ральф де Брийар уже оказался рядом и выбил оружие. — Этот сакс посмел обнажать оружие в присутствии графини! — крикнул я. — Так проучим же его! Никто из нас не хватался за мечи, мы били его, как моряки во время драки в таверне — опускали на него кулаки, били в голову, живот, в рёбра. Когда он падал, его пинками заставляли встать и ударами перебрасывали от одного к другому. Мы позабыли на время даже о том, что мы рыцари и такая забава ниже достоинства людей, носящих цепь и шпоры. Мы были словно в опьянении, нам было весело. В конце концов Теофиль поднял Хорсу и швырнул, как куклу, об стену. И когда тот упал, я и мои люди окружили его, пинали, топтали, не сразу заметив, что окровавленный сакс уже не обороняется. Мы не слышали испуганных возгласов в зале, визга женщин, не заметили, когда в пылу забавы повалили стол. Наверное, мы бы забили Хорсу насмерть, если бы откуда-то не возник каменщик Саймон и не стал оттаскивать нас. — Вы же убьёте его! Миледи, ради всего святого, вступитесь за Хорсу! Геривей в пылу драки ударил и Саймона, но каменщик оказался парень крепкий и сумел ответить бретонцу так, что тот даже отлетел и, вопя, рухнул на плиты. Мои воины были распалены, и Саймона могла постигнуть участь Хорсы. Но едва они набросились на француза, как в толпу ворвалась Клара Данвиль, визжала, кидалась на дерущихся. Кто-то грубо отпихнул её, и она с криком кинулась к графине: — Миледи, прекратите это! Умоляю вас! Но Бэртраду потасовка только забавляла. Лишь когда Саймон схватил скамейку и стал размахивать ею, обороняя себя и Хорсу, моим людям пришлось отступить, и графиня решила, что с неё довольно. — Прекратите! — громко и повелительно сказала она. И когда её не услышали, даже топнула ногой: — Говорю вам, остановитесь! Тут и я стал успокаивать разбушевавшихся парней: — Всё. Всё! Повеселились, и хватит. Ещё тяжело дыша, они переглядывались. У некоторых на лицах появилось даже растерянное, недоумённое выражение. Я подошёл к Саймону, похлопал его по плечу. В конце концов, этот каменщик внушал мне уважение. — Довольно, поставь свою скамейку. Мы его больше не тронем. Он повиновался хотя бы потому, что тяжело было держать и скамейку, и повисшую на нём рыдающую Клару. Хорса лежал в беспамятстве. — Что с ним делать? — спросил я у Бэртрады. — Что? — она усмехнулась. — Этот человек схватился за оружие в моём присутствии. В темницу его! Но, немного подумав, добавила, чтобы к Хорее вызвали лекаря. Через час, переговорив с Бэртрадой, я велел поднять мост во внутреннем кольце крепостных стен. Это означало, что Гронвуд на осадном положении. Ведь в замок проник человек с оружием, и, значит, подобное может повториться. Самое время, чтобы послать гонца с письмом к королю. Что я и сделал в тот же вечер. Меня беспокоило только, что Бэртрада может передумать. Поэтому я не отходил от неё. Вновь напоминал все обиды, настраивал против Эдгара, даже попытался соблазнить её, но не вышло. Графиня с удовольствием выслушивала мои признания в любви, однако к телу не допускала. Ну и чёрт с ней, у меня только меньше хлопот будет. Однако напряжение не спадало. Ведь, по сути, это мы нарушили покой в графстве, пленили прибывшего с миром Хорсу, и уже это могло настроить против нас местное саксонское население. Поэтому я ежедневно менял пароль для въезда в замок, обходил посты, велел дозорным следить и немедленно донести, когда появится граф. Он приехал один, без свиты. Имелась у него такая привычка — вскочить в седло и, не дожидаясь сопровождающих, нестись куда-либо. Однако своим нынешним приездом он словно бы подчеркнул, что хочет решить дело тихо, без огласки. А может, давал понять, насколько не принимает нас всерьёз. Но я всё же сумел поставить его на место, не впускал в замок, не опускал мосты, сославшись на соответствующее повеление миледи. — Вам, сэр, придётся обождать, пока графиня не даст нам указания на этот счёт, — кричал я ему с надвратной башни. Мы заставили его ожидать почти час. Это уже исходило от самой Бэртрады, и, клянусь бородой Христовой, ну и посмеялись же мы, наблюдая, как Эдгар кружил у ворот собственного замка. Но что нам не понравилось, так это то, что вся челядь собралась на внешнем дворе и явно сочувствовала графу. Но ведь они были простолюдины, сброд. И если этот граф-сакс опустился до того, чтобы опереться на них... Что ж, свою честь он уронит, но против нас, опоясанных рыцарей, ничего не сможет поделать. Наконец мы опустили мост, и Эдгар вошёл в главный зал. На пороге под аркой он остановился. Я заметил, что Бэртрада не сводит с него глаз, но не страх был в её взоре, а словно бы восхищение. Я тихо выругался. Дьяволово семя! — он всё ещё нравился ей. Я же ненавидел его. Ненавидел его синие глаза, смотревшие на нас словно с презрительным прищуром, ненавидел его горделиво вскинутую голову. Он спокойно прошёл через зал, небрежно сел на край подиума, на котором стояло кресло Бэртрады. К нему подбежали крутившиеся здесь же собаки, виляли хвостами, и он какое-то время возился с ними, не обращая на нас внимания. |