Книга Чужие души, страница 18 – Алла Демченко

— Ладно, пусть будет по-твоему, — Иван Андреевич не стал спорить. — Только я наследство, вернее, твою часть, оформил дарственной. Дарственная не имеет обратного хода и не подлежит оспариванию. Саша, ты присядь и послушай меня.

Иван Андреевич первым устало опустился на край дивана. Целлофан зашелестел, ветер тронул шторы. Саша прислушалась. Кто-то невидимый прошел в конец комнаты. Нечеткий силуэт растаял так же быстро, как и появился. Ивану Андреевичу показалось, что дочь его даже не слышит.

— Саша, то письмо, что я тебе написал, — не бред сумасшедшего. Хотя похоже на то. — Иван Андреевич замолчал, собираясь с мыслями. — На тот свет ничего нельзя взять из этой жизни, материального, я имею в виду. Может, если бы я думал раньше об этом, то все было бы по-другому. Но ничего уже не изменишь. А деньги, которые я тебе оставляю, — всего лишь деньги. Деньги сами по себе не плохие и не хорошие. Все зависит от того, чему они служат. Что зло от денег — глупость. Зло только от человека. На них ничего нет, за что пришлось бы тебе отвечать или моим внукам.

— Этот разговор беспочвенный. Вам еще жить и жить.

Саша боялась, что Иван Андреевич начнет философствовать, перейдя от мирских ценностей на общечеловеческие. Философствования она не любила. Пустое философствование еще не решило ни одной проблемы в любом масштабе — от бытового до вселенского. Иван Андреевич, словно прочитав мысли дочери, перешел к делу:

— Саша, я скоро умру.

Мысль о смерти он высказал буднично. Простая аксиома звучала как приговор.

— Со мной последнее время творится… Я словно не живу. Вернее, живу, но в каком-то тумане, что ли. И мысли словно не мои.

— Стоп. Давайте мысли оставим на потом, — Саша жестом остановила Савицкого. — Кроме мыслей, что еще вас беспокоит: боли, слабость, потеря аппетита, веса?

— Меня ничего не беспокоит, кроме мыслей, — упрямо ответил Иван Андреевич. — Непорядок в голове. Я осознаю, как превращаюсь в безвольное, раздражительное животное. Понимаешь, мне кажется, что меня травят. Понимаешь?

Разговор Савицкому давался с трудом. Он рывком поднялся с дивана, зашелестев целлофаном, и прошелся по комнате, собираясь с мыслями.

«Вот оно значит что. Травят», — Саша тяжело вздохнула. Вздох Савицкий услышал.

— Я знаю, что ты подумала. Только я не сумасшедший. У меня есть частный реабилитационный центр. Не буду утомлять тебя предысторией. Раньше я часто наведывался в центр. Где-то год назад я встретил в центре знакомую твоей бабушки. Подумал еще, что ей износу не будет. Такая живенькая, деятельная старушка. Приехал через месяц и не узнал ее. Она мне говорила, что неладное с ней что-то происходит. Я, конечно, сразу к врачу, а та руками разводит, мол, в паспорт ее посмотрите. Я тогда подумал, что Елена права — от возраста никуда не денешься.

Иван Андреевич устало замолчал.

— А потом, что случилось с вашей знакомой?

— В смысле? — не понял Савицкий. — Она умерла. Только когда я ее видел, она мне сказала, что ее в центре хотят отравить. Я, конечно, подумал точно так, как ты. А теперь я себя ощущаю так, как она. И слабость, и мысли не мои, а порой становится так легко, что горы свернул бы. Холодно.

Целлофан зашелестел. Савицкий направился к окну и закрыл его. В комнате сразу стало тихо, уличный шум стих.

— Мне не страшно за себя, — продолжил Савицкий. — Все дела по бизнесу я уже привел в порядок. Все распоряжения на случай смерти сделал. Осталось только разобраться с центром.

Он все предусмотрел: бизнес в равных долях поделен между Людмилой, Сашей и Верой Дмитриевой. Дочь будет на стороне Веры, а значит, холдинг какое-то время продержится. А там уже как пойдет. Людмила бизнес не потянет. Нет у нее ни сил, ни хватки. Квартира, загородный дом и машины отойдут Людмиле. После смерти жена останется полностью обеспеченной. А там, смотри, еще замуж выйдет.

— А с чем вы собрались разбираться в центре? — Саша попыталась вернуть Савицкого к прерванному разговору.

— Понимаешь, на днях в газете появилась статья. Обычная статья. Только, когда я прочитал, мне показалось, что она появилась неспроста. Теперь я думаю, что в центре возможен, — Иван Андреевич подыскивал слова помягче, — криминал.

— Что криминального может быть в вашем центре?

Саша вопрос задала лишь бы не молчать. «Может, главврач кого-то положила без оплаты или снизила сумму этой оплаты, или тихонько списала какие-то стройматериалы, а завхоз продал налево. Вот вам и весь криминал».

— Журналист говорит, что в центре умирают пациенты. А я ничего об этом не знаю.

— Позвоните главврачу, и она ответит на все ваши вопросы. А с другой стороны, любые ваши подозрения может развеять частный сыщик.

— Я уже думал над этим. Только появление чужого человека их насторожит. И они затаятся. А у меня времени нет ждать. Я центр открыл в честь твоей бабушки. Виноват я перед ней — Иван Андреевич отвел взгляд от Саши. — Недопустимо, чтобы там был непорядок. После меня… Я тебя заговорил своими бреднями.

Он опять замолчал, а о чем говорить дальше, Саша не знала.

— Я отвезу тебя в гостиницу, а потом на вокзал, — пришел на выручку дочери Савицкий.

Новая волна нечеловеческой усталости внезапно навалилась на Ивана Андреевича, и он на мгновение забыл, о чем только что говорил. Захотелось оказаться дома и лечь в постель. В машине его немного отпустило, но ноги все равно оставались ватными.

— Я на вокзал сама доберусь. Гостиница совсем рядом, — в который раз прервала молчание Саша.

Иван Андреевич неожиданно согласился. Все, что требовалось, для дочери он сделал. На одну проблему стало меньше. «Успеть бы еще разобраться с делами в центре», — устало подумал Савицкий. Мысль о том, что ему не надо стоять на ватных ногах в ожидании поезда, его обрадовала.

— Звони мне из своей Москвы. Не забывай.

Толком они так и не попрощались. Машина остановилась возле гостиницы. Водитель открыл зонт и проводил Сашу до входа.

Ранний мартовский вечер опустился над Киевом.

Успешный адвокат, мирно обитавший в душе Романа Лагунова, строго-настрого запретил ему думать о Татьяне.

Он и сам, без адвоката, будучи взрослым мужчиной, с тринадцатилетней разницей в возрасте, понимал нелепость возникшего чувства и старался изо всех сил не думать о ней. После того как он помог ей с продажей компании, они не виделись почти неделю. Причины для звонков, как, собственно, и для встреч, больше не было. Для Татьяны он сделал все, что мог. Выиграл суд и позаботился, чтобы ее не обобрал до нитки хитрый управляющий компанией. Единственное, что еще он мог бы сделать, но не сделал, — поддержать ее деньгами, чтобы она не продавала на ладан дышащую компанию. Только для того, чтобы успешно вести бизнес, нужна хватка. И неважно, какое у тебя образование — экономическое, юридическое или ты учительница русского языка, главное — иметь цепкость и хватку. У Татьяны ничего этого и в помине не было. Она была слишком мягкая, чуткая, доверчивая, с наивной уверенностью, что добро обязательно победит зло. И неважно — когда. Главное — победит.