Онлайн книга «Гуляйполе»
|
– Не узнаёшь, Петро? Подросток снял очки. Шаровский вгляделся: – Боже ж ты… Невже Нестор? Махно? Жывый? Глаза у Шаровского заметались, воля и решимость, похоже, вмиг покинули его. – Шо, обрадовался, Петро? – А як же… Мени сказалы, ты на каторги сгинул. А ты живый! Но радости в его голосе не было. – Твоя земля, Петро? – Моя… Прыкупил малость… Хозяйную… – Он вглядывался в остальных. – А це ты, Федос?.. И Лепетченкы… – Он говорил уже возбужденно, будто готов был броситься былым друзьям на шею. Но не сдвинулся с места. – Говорят, у тебя новое прозвище… Копач? – Нестор протянул Петру лопату: – Ну, раз ты копач, то копай. Шаровский машинально принял лопату: – Шо копать? Де? – А вот на своей земле и копай. Яму. По пояс! Смысл происходящего наконец дошел до Шаровского. Лоб его сразу покрылся потом. – Хлопци, та вы шо! Убыть мене хочете?.. Та то ж время было такое… – Поганый ты копач, – перебил его Махно. – Не успел за держак взяться, а уже вспотел… Давай работай! У нас времени мало! – Иван, Сашко! – обратился Петро к братьям. – У вас же батько… смертю героя… – Не продал бы ты нас, и батько был бы живый, – негромко обронил Сашко. – Копай! Шаровский с обреченным видом начал копать. Земля была мягкая, податливая. Лопата сразу входила на весь штык… …Лошади с хрустом жевали овес. Выстрел поднял над степью стайку грачей. Лошади вскинули головы, закосили глазами. И вновь, нервно переступив копытами, опустили морды в торбы с овсом… В сумерки они вернулись в Гуляйполе. Подьехали к дому Степана Ляшко. На столе в кухоньке горела лампа. Через окно было видно: Степан ужинал. Четверо застыли под кустом сирени. Наблюдали. – Смачно вечеряет, гад! – прошептал Сашко и поднял обрез. – Не спеши, – тихо сказал Федос. – Хай в последний раз от души повечеряет. Ляшко подобрал хлебом с тарелки сметану, вытер усы. Сашко Лепетченко постучал в окно: – Степка! Выйди на минуту! – Хто це? – прижался лицом к стеклу хозяин. – Це я, Сашко… Лепетченко. Ляшко вышел на крыльцо. Огляделся. – Де ты, Сашко?.. Темно, зараза, хочь очи вы… Прогремел выстрел. Прошумели кусты, хлопнула калитка… А дня через два, у моста, где еще не был закончен ремонт, сидели люди, мрачные, в шапках, надвинутых на глаза. Кидали в небольшой костерок стружки. Кого-то ждали. Несколько человек стояли вдали, на холме. Послышался стук копыт. Проскочив шаткий мосток, Каретников спрыгнул с лошади, коротко доложил: – Скоро буде! Махно подбросил в костер толстую щепу, глядел на огонь. Пламя жило своей непонятной жизнью. Командир «черной гвардии» был задумчив, хмурил брови. Саблей пошевелил угольки, ярче вспыхнул над ними огонь. – Нестор, а правду люды кажуть, шо когда ты народывся, на попе Дмитрии риза загорелась? – спросил Марко Левадный. – Не помню, – ответил Махно. – Я тоже слыхав, – подтвердил Федос. – Мама говорилы, то добрый знак, – произнес наконец Нестор. – Для тебе? Чи для попа? – Сам виноватый, – сказал Махно. – Правь свою службу. Причащай, споведуй. А зачем же полиции докладать? – Разни попы бувають, – возразил Калашник. – Наш отець Гурий с намы в атакы ходыв… в первой цепи… винтовку в рукы не брав, а токо с хрестом… Два ранения имев и «Георгия». Уважалы. – Разни, конечно. Як и все люди, – согласился Иван Лепетченко. – Оны ж не от Бога, як Исус, а обыкновенни. – Разговорились!.. – оборвал Махно. – «Исус»!.. Ты его видел? Анархия як наука бога отрицае. И нечого тут разводить… – А шо ж, як анархия побидыть, з попами делать? – спросил Лашкевич. – С монахами? Их шо, тоже… того? – Хто из них в трудящи пойдет, в скотники там, в пахари – нехай работают. То же и с панами. А хто супротив матушки-анархии, того, конечно… тут дело ясное. – Матушка, значит, против батюшки, – съязвил Лашкевич. – Замолкни, «булгахтер»! – прошипел Махно и прислушался. – Слышите? Они явственно услышали звуки приближающейся упряжки. …Батюшка Дмитро, разморенный службой и сытным обедом, ехал не спеша, вольно держа вожжи. В его ногах коротко и обиженно вскрикивал связанный гусь. Осторожно, по шаткому настилу, Дмитро проехал мосток. Благодушно посмотрел на костер, на людей. – Шо, хлопци, за мост взялысь? – спросил он. – Бог в помощь! Богоугодное дело! Был когда-то батюшка Дмитро сух, моложав, черноволос, а теперь длинные белые волосы свисали из-под скуфейки. И борода стала белой. Только глаза все те же, черные, пронзительные. – Слазь, батюшка! – схватил лошадь под уздцы Федос. – Наче вы грабыть мене собрались? – засмеялся Дмитро. – А шо ж отберете? Хрест? Чи, може, гусака? Лепетченко, взяв попа за руку, помог ему ступить на землю. Батюшка узнал Махно. Перевел взгляд на саблю, воткнутую в бревно и чуть поблескивающую на полуденном солнце. – Нестор? Ты шо ж, с каторгы вернувся – и опять за свое? Убыть мене хочете? Падлюкы вы, нехрысти! Як же це можно? Свого батюшку?.. Похоже, отец Дмитро был не робкого десятка. Он оглядывал приближающихся к нему со всех сторон гвардейцев, лица которых не предвещали ничего хорошего. – Хлопци, мени не себе жалко, мени вас жалко… – сказал он. – Перед Богом це самый страшный грих… Не губить свои души! – Ой, якый ты святой, пан отець Дмитро! – передразнил его Федос. – А гусака у дядька взяв! И грошей мабудь далы? – Дурень! – сердито вскинулся батюшка. – Ты хоть соображаеш своей пустой матросской головой, шо батюшке на сели всього пятнадцать рублив в мисяць од епархии платять? А прокорм складаеться з того, шо люди дают! А у мене девять душ семьи. Всех кормыть надо, Господы просты! – перекрестился батюшка. – Душа моя Богу служит, а тело до земной плоти приписано. Потому як Господь нам два начала дав: на муку и на радость… Дух и естество! – Про Господа потом! – прервал его Махно, видя, что хлопцы начинают вслушиваться. – А скажи, отче Дмитро, зачем ты на нас полиции доносил? Тайну исповеди нарушал? – Да, був грех! – признался отец Дмитро. – И взяв я его на свою душу… и тяжко мени було. Но вы кровь началы лыть. И за вамы моглы други пойти. И началось бы братоубийство… За той грех я сам буду держать ответ перед Господом, – снова перекрестился он. – И не вам, безбожники… |